Марево

— Та не вс разомъ. Ну, ты, обратился Русановъ къ одному паробку, который стоялъ въ шапк, руки въ боки, и дерзко на него поглядывалъ. — Выходи со мной говорить!

— Эге, чого жъ я пиду? мин и ось де гарно, говорилъ тотъ, почесываясь и пятясь въ толпу.

— Ну стой тамъ, може тебе, якъ дрюкъ, у землю забили?

По толп пронесся сдержанный хохотъ.

— Ходи, Остапъ, ходи до охвицира, говорили нкоторые, подталкивая худенькаго, щедушнаго мужичонка. Тотъ вышедъ, переминаясь.

— Ну, чего теб надо? говорилъ Русановъ.

— Та ничогисенько, говорилъ тотъ, потупясь и разводя, руками:- хай винъ намъ рибу ловить не заказуе…

— Кто такой?

— Та панъ.

— А этотъ что жь тутъ разсказывалъ?

— Та кто е знае? Катъ зна що. Каже, щобъ панамъ вры не давать, бо паны брешуть….

— А самъ-то онъ не панъ стало-быть? якъ же?

— Та звстно що панъ, слышались голоса.

— Какъ же вы его слушаете? Ще зовсмъ дитина…

— Та хиба мы що знаемо… Тилько бъ намъ отдали тію волю, що царь давъ!

— Какую жь такую?

— Та тутъ чоловкъ, якійсь, приходивъ, то читавъ іі, говорилъ Остапъ.

— Положеніе что ли?

— Ни, та не така, съ золотыми птыцями…

Подъхали дрожки, Ишимовъ, въ роскошномъ пиджак и голубомъ галстук, расшаркался съ Русановымъ и накинулся на мужиковъ.

— Чего вы буяните?а? Бунтовать?а? Непокорство власти? Неповиновеніе законному правительству? а?

Толпа опять собралась и загудла.

— Ащо се за чоловкъ, началъ паробокъ, — якій се чоловкъ?

— Какъ, ты не знаешь меня? меня? Я мировой посредникъ!

— Хай насъ разумній панычъ разсудитъ, волновалась громада.

— Будьте съ ними поласкове. Ну, какіе они бунтовщики, сказалъ Русановъ по-французски Ишимову.

Они оба принялись разспрашивать крестьянъ, и вотъ что открылось. Хуторъ Конона Терентьевича примыкалъ къ пруду, находившемуся въ общемъ владніи съ двумя, тремя смежными владльцами. Скупой и разчетливый Горобецъ хотлъ заставить крестьянъ гатить ему плотину, толкуя имъ съ "положеніемъ" въ рукахъ, что это есть ихъ священная обязанвость. Они отвчали, что мельница его, ему и гатить приходится, а если онъ позволитъ имъ рыбу ловить, такъ примутъ на себя работу. — Рыбы вамъ не видать! крикнулъ Кононъ Терентьевичъ:- А у васъ латаковъ {Лопатки водянаго колеса.} не будетъ, сказалъ Остапъ, разумя, что ихъ водой снесетъ, когда греблю предоставятъ самой себ. Кононъ Терентьевичъ принялъ это за угрозу раззорить ихъ, погрозился высчь виновныхъ, и послалъ за посредникомъ. А панычъ Миколо прибжалъ на хуторъ, собралъ громаду, началъ говорить о полученной имъ грамот съ "золотыми птыцями", совтовалъ настойчиво требовать права на рыбную ловлю, общался не выдавать ихъ; сообщалъ, что помщики возстаютъ на царя за отмну крпостнаго права, а потомъ, явясь къ ничего-нечаявшему дяд, какъ громомъ поразилъ его встью, что на хутор возстаніе, и онъ по вол народной уполномоченъ объявитъ плантатору приговоръ изгнанія. Перепуганный философъ едва могъ велть закладывать лошадей и, прозжая по улиц, не осмлился даже поднять сорванной втромъ шапки.

— Вдь nec plus iltra, говорилъ Русановъ посреднику, — нечего сказать, подвизаются любезные соотечественники!

Ишимовъ почувствовалъ неловкость при вид смиренно стоявшей толпы народа. Ему стало совстно своего дебюта…

— Надюсь, продолжалъ Русановъ, — что вы не допустите ни до какихъ серіозныхъ послдствій.

— Конечно, конечно! А это что жь такое?

Къ селенію на полныхъ рысяхъ, пики въ руку, подъзжалъ эскадронъ уланъ.

— Батько вашъ, взмолились крестьяне, — заступись! и повалились Ишимову въ ноги.

— Ступайте по домамъ, по хатамъ! крикнулъ онъ, весьма довольный исходомъ дла.

Въ нсколько минутъ улица опустла, и потомъ наполнилась вооруженными всадниками.

— Стой, равняйся! скомандовалъ начальникъ, и молодцовато подскакавъ къ слдователямъ, осадилъ коня.

— Здсь возстаніе? спросилъ онъ, осматриваясь.

— Никакого возстанія здсь не было, отвчалъ Ишимовъ, — недоразумніе!

— Позвольте, позвольте, говорилъ Бронскій, вылзая съ исправникомъ изъ тарантаса:- здсь были подсылаемы возмутительныя грамоты….

— Да? сказалъ военный, крутя усы.

— Это ужь мое дло, ротмистръ, обратился къ нему исправникъ, мущина среднихъ лтъ, съ грустнымъ выраженіемъ лица. Густые русые усы намекали, что онъ былъ изъ отставныхъ военныхъ.

— Это изъ рукъ вонъ, ворчалъ графъ:- ряды все покрыть за деньги.

— Не нравится мн этотъ господинъ, говорилъ исправникъ, взявъ подъ руку Русанова и отходя въ сторону:- прискакалъ ко мн такой веселый, точно онъ въ театръ собирался смотрть, какъ мы по народу станемъ стрлять…. Какъ вы думаете, опасности не будетъ отпустить команду?

— Никакой, клянусь честью, говорилъ Русановъ, пожимая ему руку. — Вы-то что же будете длать?

— Я жду судебнаго слдователя; тутъ подметные листы были, грустно усмхнулся исправникъ:- опять придется драть неповинныя спины! А все наши гуманные господчики кутятъ на чужія денежки!

— Слдовало бы угостить ребятушекъ водкой, подошелъ Ишимовъ, указывая на солдать. — Милости просимъ въ домъ, господа, за отсутствіемъ хозяина!

Исправникъ усмхнулся. А Русановъ шепнулъ Ишимову, что слдственная коммисія у истца не останавливается. Тотъ очень сконфузился….