Читаем Марево полностью

— Сестрица, сестрица, пожалуйте сюда, кричалъ Кононъ Терентьевичъ, какъ-то незамтно очутившійся въ сосдней комнат. Онъ охватилъ за руки Анну Михайловну и Юленьку и поспшилъ увести. Докторскія дочки послдовали за ними. Инна стояла у окна, насмшливо поглядывая то на того, то на другаго, и обрывая зубами кружево плотка.

— Господа, крикнулъ Ишимовъ, оборачиваясь къ прочимъ, — кто будетъ моимъ секундантомъ?

— Я, выступилъ Русановъ.

— Я! Я! крикнули Авениръ и докторъ.

— По праву стараго солдата, проговорилъ майоръ, отстраняя ихъ рукою.

— Такъ до свиданія! сказалъ Бронскій, взявъ шляпу.

— Вонъ! раздались голоса.

— Потише, говорилъ Бронскій, взявши въ углу саблю майора, — иди я не отвчаю за себя. — Онъ быстро ушелъ.

— Господа, началъ Русановъ, — изъ благоговнія передъ тою особой, которая не можетъ быть оскорблена сумашедшимъ, мы должны сохранить происшедшее въ тайн. Если вы будете убиты, обратился онъ къ Ишимову, — я дерусь съ нимъ и, надюсь, мной не кончится.

Вс молча разъхались.


— Ну, поздравьте! озлобленно говорилъ Бронскій, входя въ кабинетъ:- таки влопался въ исторію!..

Леонъ вскочилъ изъ-за стола, взглянулъ въ лицо графу, и самъ измнился въ лиц, а Бронскій ходилъ большими шагами во комнат и разсказывалъ ему исторію.

— Этого нельзя такъ оставить! Драться, такъ драться! заключилъ онъ.

Леонъ презрительно тряхнулъ головой.

— Да, вамъ хорошо! Тряхнулъ, да и въ сторону!

— Онъ чорть знаетъ что здсь распуститъ; скажутъ струсилъ… Тутъ плохія шутки; мн еще на годъ по крайней мр нужно общее поклоненіе…

— А что скажутъ наши, коли вы лобъ подставите?

— Вдь это и бситъ! Чортъ дернулъ пить! Нтъ, холопство-то какое! Пьянехонька была компанія, а тутъ и хмль куда двался!..

— Вдь я говорилъ…

— Ну, что? говорилъ! Чмъ это теперь поможетъ? закричалъ Бронскій вн себя:- вдь мозгля какая! И пистолета чай въ руки взять не уметъ…

— Бросьте все, и демъ завтра въ ночь…

— демъ-то мы завтра во всякомъ случа, проговорилъ Бронскій, внезапно стихая:- такъ или иначе надо вывернуться. Нельзя же въ самомъ дл жертвовать цлою страной какому-нибудь господину Ишимову…

— Помните, графъ, если вы рискнете, вы теряете мое уваженіе!

— А чортъ съ вами и съ уваженіемъ вашимъ; мн и безъ того не легко! Пошлите сейчасъ же за почтовыми, я что-нибудь придумаю.

Леонъ ушелъ, а Бронскій слъ въ кресло, ожесточенно похлестывая хлыстомъ по полу.

— Это непростительно, вскрикивалъ онъ изрдка:- до такой степени забыться! До такой степени потерять тактъ!.. E ben trovato!…- Вдругъ онъ поднялся съ самодовольною улыбкой:- почему жь ему не остаться въ дуракахъ? Застрялъ же Твардовскій между небомъ и землей?

XVII. Ршительный шагъ

На разсвт Бронскій былъ уже въ губернскомъ город. Остановясь у губернаторскаго дома, онъ послалъ кучера на почтовую станцію перемнить лошадей и вошелъ въ пріемную. Съ нахмуреннымъ лицомъ, не отвчая на поклоны чиновниковъ, прошелъ онъ въ кабинетъ губернатора и засталъ его еще въ утреннемъ дезабилье. Генералъ просматривалъ какой-то сатирическій листокъ.

— А! Вотъ кстати-то! проговорилъ онъ, протягивая руку Бронскому:- поглядите-ка, вдь это на меня! Самъ съ усамъ — собственною персоной.

И генералъ добродушно смялся, показывая графу каррикатуру. Тотъ молчалъ.

— Экіе разбойники! Отца роднаго на показъ выставятъ!… И гд это они мой портретъ откопали? Вдь какъ натурально! И лысину изобразили…. А это вотъ предсдатель говоритъ: "эхъ, ваше превосходительство, какъ вы опростоволосились!" Ха, ха, ха! Простяка какого нашли! Сметъ мн это сказать предсдатель!

— А вотъ же смли! замтилъ Бронскій.

— Свистуны-то? Пускай ихъ? Что жь? какой-нибудь тамъ Пальмерстовъ видитъ себя въ Пунш, смется, а я-то чмъ же хуже его… Оно, если хотите, и полезно. Вотъ я сегодня всталъ что-то не въ дух, а тутъ прочелъ. Ну, и расхохотался.

— Если вы въ такомъ пріятномъ расположеніи духа, такъ я и мшать не стану.

— Что такое? разв опять что вышло?

— О, нтъ, ничего! отвтилъ Бронскій, взявшись за шляпу:- позвольте поблагодарить за лестное вниманіе, которымъ я постоянно у васъ пользовался. Къ величайшему моему прискорбію, я не могу боле сохранить его.

— Что съ вами, графъ? Вы взволнованы? Огорчены чмъ-то?

— Я долженъ ухать отсюда ухать заклейменнымъ, опозореннымъ въ глазахъ общества.

— Вы меня путаете, графъ! Объяснитесь. Вы всегда найдете во мн защиту и… и….

— Противъ общества? Нтъ, ваше превосходительство, трудно вамъ будетъ взять мою сторону противъ цлаго общества. Оно сильнй васъ.

— Ну-ну-ну! извините! Это еще посмотримъ, какъ оно тамъ…. посмотримъ. "Я ду-ду не свищу…"

— Нтъ, нтъ; никогда изъ-за личнаго оскорбленія не стану я противъ….

— Да какже я-то позволю, чтобъ у насъ безнаказанно оскорблялись такіе люди? началъ горячиться губернаторъ.

— Едва ли вы въ состояніи помочь тутъ! ихъ цлая партія, они имютъ сильное вліяніе.

— Но кто же? Укажите мн ихъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза