Марево

Молнія кинула краснымъ свтомъ въ лицо Бронскаго и сверкнула въ черныхъ глазахъ.

— Владя! я боюсь тебя.

— Ничего, это гроза…. Я нервенъ. Слушай, скоро можеть-быть я стану изгнанникомъ, голова моя будетъ оцнена…. Теб вдь это все равно? Теб, я все-таки….

— Я не пущу тебя.

— Вотъ-те на! Мы демъ вмст, сейчасъ же. Мой кабріолетъ тамъ….

— Зачмъ же ты обманулъ меня? Грхъ теб….

— Да, пойми, нельзя же мн оставаться.

Она была такъ поражена, что только проговорила:- Пожалй меня!

— Такъ это-то твоя любовь?

Бронскій толкнулъ ее, рванулъ дверь бесдки, такъ что она слетла съ ржавыхъ петель, и пошелъ.

— Владя, проговорила Юлія со слезами въ голос: — это ужасно! Минуту!

— Поди прочь, гербовая любовница!

— Честь моя! крикнула она въ отчаяніи, закрывая лицо руками.

— Ничего, не краснйте, въ потемкахъ не видать! презрительно сказалъ Бронскій:- а впередъ урокъ, не ловить жениховъ героическими средствами.

Онъ зашагалъ по саду; она ухватилась за его плащъ и бжала рядомъ съ нимъ, повторяя слабымъ голосомъ его имя. Добжавъ до плетня, онъ сбросилъ плащъ, прыгнулъ черезъ плетень и отвязалъ лошадь.

— Владиславъ, крикнула она, едва держась на ногахъ и протягивая къ нему руки:- ради Бога!

Голосъ ея оборвался рыданіями, она опустилась на колна.

Бронскій ударилъ по лошади и ухалъ.

Съ минуту она ничего не понимала, слезы застилали глаза, а она все смотрла въ темноту….

"За что же? За что?" ныло у ней въ голов: "за что онъ меня бросалъ?" Горловая спазма стснила ей дыханіе, она опустилась на сырую траву, и громко, истерически хохотала. Испуганная цапля съ пронзительнымъ крикомъ вылетла изъ камышей, галки отозвались въ рощ тревожною перекличкой.

Она оглядлась: кругомъ темно, куда и страхъ двался? Логика отчаянія овладла ею; она вообразила, что Бронскій пошутилъ съ ней, что онъ гд-нибудь притаился въ кустахъ и ждетъ.

— Владя! кричала она;- Владя! Будетъ! Я больше не боюсь!

Мертвая тишина стояла въ воздух; только фосфорическая молнія трепетала въ синей туч….

XVIII. Инна

Весь этотъ день Русановъ провелъ въ тревог, ожидая встей отъ Ишимова. Ночь ему не спалось; насилу дождавшись утра, онъ веллъ запречь бговыя дрожки и погналъ къ Горобцамъ; версты казались ему десятками верстъ, сомнніе смнялось надеждою, являлось недоброе предчувствіе — онъ спшилъ себя утшить, приписывая его дурно проведенной ночи; рисовались ему пламенныя картины свиданія, и тотчасъ отзывалось пугающее воспоминаніе о странномъ поведеніи Инны наканун. Измученный нравственною пыткой, въхалъ онъ на хуторъ.

Тутъ онъ встртилъ Грицька, несшаго съ пруду ведра и суконный плащъ. Русановъ нагнулъ одно ведро, и жадно напившись холодной воды, вошелъ въ комнаты. Все пусто; въ зал, въ гостиной никого. Въ дальнихъ комнатахъ слышалась какая-то возня, тревожные голоса. Сердце у него сжалось отъ знакомаго чувства: онъ вспомнилъ, что также пришелъ съ лекціи въ тотъ день какъ умеръ его отецъ. Машинально отворилъ онъ дверь въ Иннину комнату и прислонился къ притолк, съ мутнымъ взглядомъ. Все въ комнат перерыто, пораскидано, ящики комода выдвинуты. На несмятой постели сидла Анна Михайловна въ слезахъ. Юлія видимо старалась бодриться. Авениръ и того не длалъ, онъ былъ убитъ на повалъ.

— Ухала, едва выговорилъ онъ, взявъ Русанова за руку.

— Кто ухала? спрашивалъ тотъ дрожащимъ голосомъ.

— Иннушка, жаловалась Анна Михайловна, закрываясь платкомъ:- кинула насъ! Богъ ей судья! Прихожу я сегодня сюда, а ея ужь и слдъ простылъ.

— Какъ вы блдны! сказала Юлія:- Я вамъ сейчасъ чаю сдлаю.

— Да… я…. графъ…. дуэль…. — Русановъ самъ не понималъ что говоритъ, и только отдернулъ ногу, почувствовавъ каблучокъ ботинки.

А Грицько хвастался передъ Горпиной находкой, сообщая ей, что ночью вмст съ дождемъ падали свитки. Горпина сказала ему дурня и стала доказывать, что еслибы свитки падали съ хуторской тучи, то и былибъ якъ у людей, а якъ вона паньска, та ще нміцка, то и была занесена издалека втромъ. Спорящіе скоро помирились на томъ, что свитку къ предстоящей свадьб надо передлать, и пошли на зовъ Анны Михайловны.

— А, вотъ вы! Сказывайте: куда панночку дли? напустилась Анна Михайловна.

— Яку панночку? Ось вона! указывала Горпина на Юлію

— Не ту, другую….

— Чижъ іі нема? схватился Грицько.

— Нема, отвчалъ Авениръ.

— Се ново й було, сообщалъ Грицько, глядя на Горпину.

— Что жь такое було? Мурло твое поганое! кричала Анна Михайловна.

— Та тилько полягалъ я спаты, ажъ чую, панночка до комоду пошла, и уже гомонить, гомонить, та щось перебирае… Отъ гадаю, що се таке? Отъ такъ бы и побачивъ що се таке… Та лнь встаты…

— Ну?

— Отъ тилько чую… Скрыпъ, скрыпъ, скрыпь, вже записала… Що вона робитъ, гадаю, чомъ ій не спитца? Отъ такъ бы и вскочивъ, такъ бы и побжавъ, та побачивъ.

— Дуракъ! крикнулъ Авениръ.

— Ажъ чую, челомкаются: "Прощавайте панночка, бувайте здоровы! — Прощавай Горпино! прощавай моя ясочка."

— Такъ это ты собирала ее? вскрикнула Анна Михайловна.

— Та брешетъ винъ, говорила смущенная Горпина, глядя на Грицька.