Читаем Марево полностью

Русановъ вошелъ въ комнаты и нашелъ паныча Миколу, беззаботно лежавшаго на диван съ Pucelle d'Orl'eans въ рукахъ.

— Ну-съ, юный революціонеръ, пока вы замняете хозяина, распорядитесь дать солдатамъ вина. Слышишь? прибавилъ онъ дворовому. Тотъ побжалъ исполнять приказаніе.

— Какъ вы думаете, важно проговорилъ гимназисть:- что для чего существуетъ: правительство для народа или народъ для правительства?…

— Ршить этого не берусь, посмивался Русановъ, — а нагляднымъ образомъ, такъ и быть, докажу.

— Ваше поведеніе было отвратительно, гадко, подло! кричалъ революціонеръ.

— И еще того хуже будетъ, невозмутимо проговорилъ Русановъ, запирая его на ключъ.


Между тмъ у Горобцевъ шелъ торжественный обдъ. Пріхалъ майоръ, и узнавъ о прибытіи племянника, предвкушалъ радость свиданія.

Кононъ Терентьевичъ, которому Анна Михайловна сообщала о предстоящей свадьб, тоже развеселился и даже покусился на пирогъ съ цыплятами.

— Нтъ, боюсь, тотчасъ прибавилъ ипохондрикъ. — Пирогъ очень хорошъ, только ингредіенты не дожарены….

Инна покатилась со смху, а фразеологъ обидлся и спросилъ о причин веселости.

— Да какъ же, помилуйте, дяденька! цыплятъ ингредіентами звать, на что это похоже?

— Въ тридцатыхъ годахъ мыслили, что они отъ этого вкусне бываютъ, объяснилъ Авениръ.

Докторъ, человкъ почтенныхъ лтъ, съ лысою головкой и солиднымъ брюшкомъ, тоже посмивался. Дв его дочери строили Авениру глазки. Подали кофе, и ухавшіе гости все не возвращались. Наконецъ, часовъ въ шесть, подкатили дрожки Ишимова; за нимъ два всадника.

Вс такъ и бросились имъ на встрчу.

— Извините, говорилъ Ишимовъ, — опоздалъ.

— Опоздали? вскрикнулъ Кононъ Терентьевичъ.

— Да, то-есть поздравить новорожденную, говорилъ Ишимовъ, подходя къ Инн.

— Возвращайтесь безъ боязни; крестьяне, пожалуй, и домъ вамъ выстроятъ, шутилъ Владиміръ Ивановичъ съ старымъ ребенкомъ:- а племянника вашего я въ гимназію отправилъ…

— Ну и спасибо! Да какъ же это?

— Чего какъ же? ученье давно началось! Исправникъ взялся доставить его директору.

— Ну, ужь удружилъ мн сегодня этотъ Русановъ, говорилъ Бронскій, отходя съ Инной къ окну:- какъ долбней по лбу! Все пропало во крайней мр на полгода!

— А народъ-то знаетъ его, кажется, лучше васъ…. Вотъ-бы такого человка подъ наше знамя!

— Да, проговорилъ Бронскій, сдвигая брови:- я прежде васъ оцнилъ его; два года съ нимъ бился. Что прикажете длать? на трехъ сваяхъ, какъ говорится сидитъ, въ четвертую уперся; никакихъ средствъ нтъ….

— Средство-то есть, задумчиво говорила Инна.

— Какое же? живо спросилъ Бронскій.

— Какого я никогда не пущу въ ходъ, потому что онъ… все-таки онъ честенъ….

— Честь понятіе условное, говорилъ Бронскій, пристально глядя ей въ глаза.

— Нтъ, графъ, и тысячу разъ нтъ!


— Maman, говорила Юленька, надувъ губки:- что жь это она съ нимъ шепчется?

— Этого надо было ожидать, ршила Анна Михайловна.

XVI. Тостъ

Хотя Ишимовъ на практик совершенно утшился Ниночкой, но тутъ почему-то счелъ долгомъ разыграть несчастнаго любовника. Напустивъ себ на лицо какой-то дланной грусти, онъ подперъ голову рукой, и слъ къ сторонк. Въ сущности страдало только самолюбіе, и ему ужасно хотлось сцпиться съ графомъ, на котораго онъ и поглядывалъ травленымъ волкомъ.

— Инночка, подите-ка сюда, говорилъ Кононъ Терентьевичъ:- что вы все съ молодыми людьми! Въ кои-то вка разокъ можно и намъ старичкамъ полюбоваться!

Инна сла подл него на диванъ.

— Какое вы художественное произведеніе! продолжалъ онъ, играя ея локонами. — Психея, не правда ли? обратился онъ къ подошедшему Русанову.

Молодые люди быстро переглянулись. Русановъ вспыхнулъ.

— Помните, продолжалъ Горобецъ и задекламировалъ, ударяя на римы:

   О, долго буду я во мрак ночи тайной.   Коварный шепотъ твой, улыбку, взоръ случайный,   Твоихъ волосъ густую прядь….

— Да, будетъ вамъ, дяденька! Вдь знаете, такихъ стиховъ желудокъ мой не варитъ….

— Ахъ, да, по сцпленію идей! На васъ жалоба…. Отъ Спортсмана…

— Ахъ, это Аня!… Онъ хочетъ лсъ продать; слышите, дяденька, нашъ чудный лсъ….

— Что лсъ? заговорилъ Авениръ, подходя къ нимъ:- я хочу, дяденька, сахарный заводъ строить; свекловица у васъ превосходная, торфъ заготовленъ; дло за деньгами….

— А я ему доказываю, что вс заводчики эксплуататоры, перебила Инна.

— И, вы совершенно правы, вмшался Бронскій:- какой порядочный человкъ станетъ этимъ заниматься? Ужь лучше о чинахъ думать….

— Нтъ-съ, рзко замтилъ Авениръ:- по моему идеалы водой разводить и того хуже…

— Не надежны заводы-то у насъ, сказалъ Русановъ.

— То-то и хорошо, говорилъ Авениръ съ разгорвшимися глазами:- большіе упали, обанкрутились, и если я съ толкомъ устрою небольшое хозяйство, такъ общее безденежье мн прямой барышъ! Сообразили?

— Вотъ въ такія минуты онъ мн ршительно противенъ! отвернулась Инна.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза