Читаем Марево полностью

— Тото я и говорю, вонъ ее какъ снгомъ-то отдлало, сказала Юлія, глядя въ окно.

— Ничего, обсохнетъ, кончилъ онъ.

Анна Михайловна держала себя немного чопорно. Врочка едва отвтила на поклонъ Русанова. Юлія не могла отдлаться отъ мысли, чего онъ пріхалъ, что ему нужно. Авениръ, не долго думая, вывелъ всхъ изъ натянутости. Омъ заговорилъ о своемъ завод, жалуясь на безсовстный обманъ Полозова.

— Желзо никуда не годится; ну да авось какъ-нибудь сойдетъ; я разчелъ силу пара, которую оно можетъ выдержать… — И онъ сталъ излагать теорію котловъ и предохранительныхъ клапановъ.

Русановъ подошелъ къ пяльцамъ; онъ усплъ разглядть только громадныя буквы, шитыя золотомъ по голубому атласу: свобод…. Швеи тотчасъ закрыли холстомъ пяльцы.

— Разв секретъ? спросилъ Русановъ.

— Какъ всякій сюрпризъ, отвтила Врочка.

— Имете вы извстія о Тонин?

— Его, кажется, выпустили, оказала она съ пренебреженіемъ:- какое мн дло до человка совершенно противоположныхъ политическихъ убжденій!

— Конечно, сказалъ Русановъ, отходя къ Юліи. — Что жь это вы въ траур, обратился онъ къ ней.

— Я думаю теперь вс должны видть трауръ, вмшалась Врочка.

— По комъ же?

— По отечеству, убдительно проговорила она.

— А! сказалъ Русановъ, и опять подслъ къ Авениру.

Юлія время отъ времени взглядывала на него, прислушивалась къ его отвтамъ, часто поражавшимъ Авенира: до того они были не впопадъ.

"Нтъ, думалось ей, не за свекловицей онъ пріхалъ." Посл обда Анна Михайловна, слдуя праддовской привычк, удалялась въ опочивальню; Авениръ поливалъ скоросплый салатъ въ маленькой тепличк, пристроенной къ зал. Сквозь стеклянную дверь Русановъ видлъ, что Врочка, сиди на кадушк съ большимъ померанцовымъ деревомъ, что-то съ жаромъ объясняла политико-эконому.

Владиміръ Иванычъ брался за шапку, когда Юлія погрозила ему съ лукавою улыбкой.

— Нуте, чего вы пріхали? говорила она полушутливо, вводя его въ свою комнату.

— А что жь мн длать, когда дядя покою не даетъ; то и дло слышишь отъ него: что ты все сидишь дома, похалъ бы куда-нибудь, поразсялся….

— Спасибо за откровенность, полно такъ ли? Не сами ли вы похали куда-нибудь?

Русановъ вертлъ пуговку на своемъ пальто….

— Дтка, дтка! видно и васъ надо по головк гладить…

Она вынула изъ комода какой-то рисунокъ и провела передъ глазами Русанова, тотъ такъ и дрогнулъ….

— Ну, не буду дразнить, нате, утшайтесь….

Это была большая фотографическая группа заграничной работы. Съ балкона, увшаннаго коврами, уставленнаго тропическими растеніями, открывалась панорама города. Облокотясь на перилы, стояла Инна во весь ростъ въ неизмнномъ черномъ плать съ маленькимъ стилетомъ на золотой цпочк. У ногъ ея сидлъ статный мущина среднихъ лтъ, драпируясь плащомъ и обнямъ за шею Лару.

— Счастливцы, говорила Юленька, — у нихъ тамъ весна, смотрите — померанцы въ цвту….

— Откуда вы это подучили?

— Не знаю, на посылк былъ варшавскій штемпель. Какія чудныя матеріи, кружева прислала….

— А письма есть?

— Въ письм ни слова, гд она, что она….

— Это Венеція. Видите: каналъ вмсто улицы, гондолы, дворцы… Вонъ Piazzetta…. Довольна ли она по крайней мр? задумчиво говорилъ Русановъ, — нтъ! Вглядитесь, та же самая загадочная, скорбная дума въ глазахъ, та же насмшливая улыбка… Она не нашла, чего искала… Смотрите, она даже курить начала, съ папироской въ рук. Кто жь это съ ней?

— Это братъ Леонъ….

— Они должно быть принадлежатъ къ какому-нибудь тайному обществу….

— Это съ чего вы взяли?

— А этотъ крестикъ на шапочк, видите…. И у него на шляп такой же… Такихъ политическихъ сектъ въ Италіи гибель…

Юлія задумалась на минуту.

— Не знаю, къ чему она тамъ принадлежитъ, а что связи у нея должны быть огромныя… Черезъ мсяцъ по отъзд ея, Аня получилъ довренность; а вс ея крестьяне данную на даровой видлъ, и дла въ присутственныхъ мстахъ шли какъ на парахъ, такъ что когда Аня пробовалъ возражать или справки наводить, такъ на него только съ усмшкой посматривали…

Русановъ снова разсматривалъ портретъ. Долго сдерживаемая грусть такъ ярко проступила на лиц, въ опущенной голов, въ разбитой поз чуялось такое живучее горе; оно было такъ близко самой Юліи, что она не выдержала….

— Ну полно жь, полно! говорила она, глотая слезы, приподнимая его голову за подбородокъ:- что жь съ этимъ длать? Мы оба…. — Она зарыдала, и Русанову въ свою очередь пришлось утшать ее.

— Зачмъ отчаиваться? говорилъ онъ: — онъ любилъ… Онъ вернется… Она никогда ничего не любила….

— Какой вы, несмысленочекъ! говорила Юленька, улыбаясь сквозь слезы. — Ну позжайте туда, добивайтесь, чтобъ она полюбила… Что-нибудь…

— Скакать на тридевять земель, унижаться? Это любовь?

— А это любовь? Я бы пошла пшкомъ за тридевять земель, потому что онъ стоитъ этого, потому что мать погубила меня животнымъ воспитаньемъ….

— Она горда, перебилъ Русановъ, — она до того горда, что себя унижала, лишь бы показать мн, какъ я недостоинъ ея….

И они сама того не замчая, разсказывали другъ другу прошлыя и настоящія огорченія; имъ было такъ нужно облегчить себя отъ гнета одиноко накипвшихъ чувствъ…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза