Марево

И пошли ненастные дни за днями, недли за недлями. Нигд осень не лишена въ такой мр поэзіи, какъ на юг Россія. Тучный черноземъ, выпиравшій богатую растительность, раскисаетъ въ невылазную грязь, и всякое сообщеніе съ сосдними хуторами прерывается; проливные дожди цлый день однообразно барабанятъ въ стекла, переполняютъ пруды; вода съ ревомъ и пною мчится по ярамъ, прорываетъ гребли, промываетъ туннели въ берегахъ. Втеръ, не стсняемый листвой, гуляетъ на простор и поднимаегъ съ земли вихри бурыхъ листьевъ. Немногія зимующія птицы прячутся по дупламъ; одни только черные крюки проносятся въ воздух, шумя тяжелыми крыльями, и отрывистымъ карканьемъ будто радуются общей невзгод.

Что же длалъ Русановъ въ такіе дни? Знаете ли вы, читатель, чмъ топятъ въ Малороссіи даже богатые помщики? Соломой, — и самый процессъ топки довольно занимателенъ для новичка. Вотъ Владиміръ Ивановичъ сидитъ передъ узенькою голландкой, съ зелеными муравленными изразцами, и протискиваетъ въ нее огромный снопъ соломы; по мр того какъ конецъ его сгараетъ, онъ суетъ въ печь выходящій изъ нея конецъ; догорлъ снопъ, другой занимаетъ его мсто. Это продолжается полчаса, часъ, и печи натоплены, въ комнатахъ тепло.

Русановъ ложится на диванъ и начинаетъ рыться въ старыхъ книгахъ, а новые журналы валяются неразрзанными. Иногда онъ просматривалъ Губернскія Вдомости, и съ усмшкой откладывалъ ихъ въ сторону. Когда Стеха приходила просить у него бумажекъ на пирожки и печенье, онъ ихъ отдавалъ ключниц съ замчаніемъ, что это литература.

Хороша была обличительная литература и въ столицахъ, — но до какихъ геркулесовскихъ столбовъ дошла она въ провинціи, этого, не читавъ, и представить себ невозможно. Въ этомъ отношенія Губернскія Вдомости, съ извстной точки зрнія, далеко оставили за собой столичную печать на пути прогресса. Обличали безграмотные мальчики, обличали разучившіеся старики, обличали дамы, все наперегонки обличало другъ друга. Въ чемъ? Въ какихъ общественныхъ язвахъ? Одну женщину, которая надолго оставляла отрадное впечатлніе во всхъ кому удавалось хоть на короткое время сблизиться съ ней, въ самыхъ площадныхъ выраженіяхъ обличили въ выход замужъ за паренька безъ роду и племени; одного актера обличили въ томъ, что онъ сушилъ своя помочи, вязаныя изъ англійской бумаги (фабрика Арчибальда Мерилиза) на забор сосда; какой-то кружокъ мирныхъ гражданъ обличали въ игр въ стуколку; однихъ обличали въ горячности, другихъ въ холодности.

Авторъ очень хорошо помнитъ, какъ однажды, коротая осенній вечеръ съ однимъ изъ юныхъ литераторовъ подобнаго рода, они положительно не знали, чмъ бы дошибить время.

— А знаете что, обличимъ кого-нибудь, хватилъ литераторъ-обыватель.

— Пожалуй, согласился авторъ, заинтересованный такомъ экспромптомъ. Какъ хотите, отъ скуки очень интересно видть процессъ обличенія ex abrupto.

— Только я не разборчиво пишу, а хотлось бы прямо набло, чтобы завтра и отослать въ редакцію… Дебютируйте-ка! сказалъ литераторъ.

— Нтъ, ужь обличайте вы, а я позабочусь о синтаксис и каллиграфіи.

Ну и обличили они дохлую собаку, валявшуюся на городской пощади. Конечно, тутъ главную роль играла химія, собака была на второмъ план; разсуждали о вредномъ вліяніи аммонія и срнистаго водорода на общественное здоровье.

Значительную часть статьи занялъ либерализмъ: обругали будочника, который равнодушно глядя на подобные безпорядки, занимался издліемъ нюхательнаго табаку.

Статья была отправлена и принята редакціей съ благодарностью.

VIII. Портретъ

Семейство Горобцовъ купно засдало въ гостиной. Анна Михайловна раскладывала гранъ-пасьянсъ, любуясь первымъ снжкомъ; Авениръ передлалъ печку въ каминъ и, развалясь передъ экраномъ, наслаждался плодами трудовъ; у Юліи гостила Врочка; он об сидли у окна, наклонивъ головы надъ огромнымъ узоромъ въ пяльцахъ; изъ подражанія ли или по другой какой причин, об были въ черныхъ платьяхъ, наглухо застегнутыхъ до самаго воротничка шемизетки.

— Юленька! протянула на распвъ Анна Михайловна.

Юлія подняла голову. Она похудла, глаза ея рзче оттнились, губы опустились, на лиц застыло выраженіе какой-то заботы.

— Юленька, я все о теб… Не сходится. Ужь я чего-чего не длала, и плутовала, и карточки подмняла… Не сходится….

— Не трудитесь, маменька, не сойдется… — И она еще ниже наклонила голову къ пяльцамъ.

— Вотъ никмъ же не мучими, сами ся мучяху, вмшался Авениръ: — кто жь картамъ вритъ?

— Да разв это гаданье… Гаданью, пожалуй, не врь, а это пасьянсъ! пасьянсъ!

— Владиміръ Иванычъ пріхалъ, сказала Юлія, выглянувъ въ окно.

— Вотъ теб на! вскочилъ Авениръ:- три мсяца глазъ не казалъ, ни слуху, ни духу, да вдругъ и надумался въ этакую стужу….

Вошелъ Русановъ; лицо румяно, только какъ будто сдало немного въ цвт, глаза немного потускли, волосы отросли почти до плечъ, борода опустилась на грудь, и самъ онъ какъ будто опустился.

Одна Юлія замтила это немногое…

— Что вы съ того свта, что ли?

— Хуже, отвтилъ онъ съ обыкновенною усмшкой.

— Вотъ вы на какихъ нынче прозжаетесь!

— А на какихъ? Все на шершавк.