Читаем Марево полностью

— Право, какъ посмотрю я, какъ имъ весело, какія они вс беззаботныя головы, даже страшно становится…. вдь этимъ шутить нельзя, дло затяно громадное…. Неужели намъ на такихъ только разсчитывать?

— Вотъ ужь и на такихъ! отвтилъ Бронскій:- это такъ, для обстановки; чтобы видли, что наше дло — дло всхъ національностей…. Шли бы вы себ въ каюту, ночью будетъ безпокойно, да надо жь и отдохнуть.

— Немногимъ приходитъ въ голову, что тамъ, на твердой земл, за крпкими затворами, скоро будетъ также ненадежно, какъ здсь, задумчиво проговорила она.

— Нтъ, многимъ; вы что-то ужь слишкомъ свысока на людей нынче глядите.

— Отчего жь этого никто не высказываетъ?

— Я думаю оттого что въ азбук есть.

— Знаете, я сама очень люблю этотъ тонъ, а сегодня онъ мн почему-то непріятенъ.

— Можетъ-быть вы въ мор перераждаетесь?

— Нтъ, ршительно никакой глупости не могу возразить…. Покойной ночи!

— Завтра Пасха, вспомнилъ ей Бронскій.

Она кликнула Лару, прошла въ свою каюту и взлзла въ койку.

Полгода перелетной, заграничной жизни, со всми раздражающими впечатлніями новизны, пролетли для нея какъ одна недля. Она прожила ихъ, какъ во сн, ловя на лету блескъ и роскошь утонченной цивилизаціи городовъ, которыми прозжала, мннія новыхъ людей, съ которыми сталкивалась…. Все это на досуг поднялось въ голов хаотическою массой воспоминаній; разгоряченный мозгъ боролся съ дремотой, рисуя безсвязныя картины.

То входитъ она съ графомъ въ засданіе польскихъ эмигрантовъ, то раздается барабанная дробь, и красноногій батальйонъ, сверкая штыками, идетъ по улицамъ Рима, а тутъ же на площади народъ тшится полетомъ голубей изъ-подъ кринолина восковой иммакулаты…. Вдругъ она вздрагиваетъ и поднимается въ койк, такъ четко ей кинулось въ глаза свирпое лицо голоднаго ладзарона въ Неапол…. И опять сквозитъ въ дремотной истом: Эльба и Капрера! Два воспоминанія, два человка: одинъ задавилъ свободу, и, зажмуря глаза, пошелъ къ тому крайнему абсолютизму, для котораго лошади дороже людей, другой вызвалъ революцію и сталъ орудіемъ чужой мысли. Награда? Одинъ томился на Эльб, другой хромаетъ на Капрер. Результатъ? Гегелевскій нуль? Полипъ, что теперь беззаботно шевелитъ щупальцами у самаго колеса парохода, которое въ пыль его сотретъ?… Она стала забываться въ боле или мене всмъ знакомой галлюцинаціи: какъ будто свтлый шарикъ выдлился изъ колеблющейся массы, то, зеленоватаго, то лиловаго цвта, и все росъ да росъ, охватывая ее, и она качалась въ какомъ-то вихр изъ стороны въ сторону…. Она проснулась…. Шумъ, возня какая-то…. что-то грохнуло наверху…. Она выскочила изъ койки, не удержалась на ногахъ и упала…. Подсвчникъ прозвенлъ въ темнот…. Стулъ съ шумомъ прохалъ мимо…. Лара скользила по паркету, съ воемъ бросаясь именно туда, гд полъ поднимался. Она съ трудомъ добралась до дивана, привинченнаго къ стн, и ухватилась за него.

— Инна! крикнулъ Бронскій, вбгая опрометью и натыкаясь на нее:- вы не боитесь?

Она молчала.

— Вы не испугались, Инна?

Онъ взялъ ея руку.

— Что это, буря? старалась она придать голосу спокойный тонъ.

— Шквалъ…. Я не хотлъ безпокоить васъ. Этого ждали съ утра.

— Вы напрасно не сказали мн…. Неужели вы меня считаете трусихой?

— Простите…. только проснулся и бросился къ вамъ…. Я буду съ вами.

— Нтъ, нтъ, я не трушу, а такъ…. Ну, да, трушу немножко…. Пойдемте на верхъ, вы тамъ нужны…. А я буду бодрить другихъ…. Видите, у меня и страхъ-то особенный, добавила она, улыбнувшись.

Сильный толчокъ кинулъ ее къ Бронскому; онъ схватилъ ее и прижалъ къ груди. Она тотчасъ освободилась и съ неудовольствіемъ проговорила:- Пойдемте же.

Они взялись за руки и взбжали на падубу. Втеръ свистлъ въ снастяхъ; волны изрдка хлестали черезъ бортъ, и разсыпаясь пной и брызгами, обдавали доски, вяли въ лицо мокрою пылью…. Люди копошились въ полутьм, капитанъ отрывисто покрикивалъ въ рупоръ.

— E pericolo? крикнула ему Инна, уцпившись за канатъ.

— No, no cignora, nullo! спокойно отвтилъ онъ. — Венеція передъ вами, только пристать нельзя, будемъ лавировать до утра.

— Братъ! братъ гд? обратилась она къ французу, перебиравшемуся къ ней по снастямъ.

— Спитъ; онъ немножко перехватилъ, усмхнулся тотъ.

"Спитъ!" подумала она; "нтъ, хватитъ ли силы иначе, а только безсознательно умирать скверно."

Она простояла у каната все время, пока втеръ замтно не стихъ и не далъ вздохнуть матросамъ. Обрывки тучъ плавно неслись по небу. На сренькомъ фон начинавшагося утра узенькою полоской блла Венеція; по вод чуть слышно гудли колокола.

Бронскій вылзъ изъ трюма на палубу, задыхаясь отъ усталости. Куртка распахнулась, мокрыя кудри спускались на лобъ, покрытый крупными каплями пота; глаза смотрли весело, самодовольно…. Онъ былъ очень красивъ.

— Прошло? обратился онъ къ капитану:- я славно поработалъ помпами; въ трюм маленькая течь.

Инна выпустила канатъ и подошла къ нему.

— Христосъ воскресе! По вашему, по-русски! Поцлуемтесь же! сказалъ графъ, весело глянувъ ей въ лицо.

— Во истину, серіозно проговорила она, вытерла ему лобъ платкомъ и поцловала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза