Марево

Инна поклонилась графу со всею почтительностью своего новаго званія и пошла за Леономъ на лстницу.

— Вотъ вамъ опочивальня, beau page, шутилъ тотъ, отворяя ей замаскированную шкапомъ дверь изъ кабинета Бронскаго.

— Постой немного, сказала она, остановясь на порог:- такъ это его комната? Здсь онъ обдумывалъ свои планы, на этой жесткой кушетк спалъ… какъ тутъ убрано! Какъ его встртили свои! Намъ-то кто порадуется, Леня?

Онъ молча подалъ ей свчу.

— Обойдемся и такъ, сказала она, тряхнувъ кудрями:- покойной ночи! что-то мн привидится на новомъ мст!

И затворивъ за собой дверь, она защелкнула задвижку. Опочивальня оказалась складочною стараго хлама. Отъ единственнаго окна, завшеннаго лохмотьями знамени барскихъ конфедератистовъ, пахнуло сыростью нежилыхъ покоевъ. Между прочею, какъ попало нагроможденною, мебелью, на двухъ бархатныхъ стульяхъ, съ позолоченными спинками, стояла большая масляная картина изображающая битву при Мацейовиц. Инна поставила подсвчникъ на столъ розоваго дерева, и передвигая его по запыленной перламутровой инкрустаціи, насилу нашла надлежащій пунктъ освщенія. На первомъ план, подл убитой лошади, раненый Костюшко бросалъ саблю передъ солдатами Ферзена. Отчаянное лицо патріота, измученное физическою болью и нравственною пыткой, казалось, говорило историческую фразу: finis Poloniae. Кругомъ, въ батальномъ дыму, бжали остатки польской арміи. Подавивъ непріятное впечатлніе, Инна подошла къ двумъ гравюрамъ на стн. Рядомъ съ Вернетовской смертью Понятовскаго вислъ портретъ Наполеона I, въ рамк съ разбитымъ стекломъ, весь залитый чмъ-то краснымъ. Она вспомнила, разсказъ Бронскаго, какъ отецъ его, получивъ за столомъ всть о паденіи Герцогства Варшавскаго, пустилъ бутылкой въ основателя. Увидавъ въ углу кожаный диванъ, Инна положила себ подъ голову сакъ и раздлась. Въ кабинет отдавались шаги Бронскаго; она задула свчу.

— Хорошо ли вамъ? послышался голосъ графа.

— Могло бъ быть лучше, отвтила она.

— Можно взглянуть?

— Нтъ ужь это лишнее, не извольте безпокоиться…

— Довольны ли вы своимъ сосдомъ? Что же вы не отвчаете? смялся онъ.

— Не довольна, безпокойной націи; спать не даетъ…

— Ah! Crudele!

Поутру, вс еще спали въ замк. Инна осторожно отперла дверь и заглянула въ кабинетъ графа; постель его была пуста. Она вышла на крыльцо, сбжала къ рк, умылась и сла на берегу. Замокъ открылся какъ на ладони. Уцлвшія по угламъ башни съ флюгерами на коническихъ верхушкахъ, съ выбоинами въ кирпичахъ и отверстіями для стрльбы, неуклюже лпились къ выбленному фасаду съ зеленою крышей, громоотводами и опущенными по окнамъ маркизами.

По мосту загрохотали копыта. Инна обернулась; къ ней скакалъ Бронскій въ аломъ кунтуш, сдерживая на ровномъ галоп своего любимца.

— Откуда вы? крикнула она.

— Съ фольварка; поклонъ вамъ отъ Лары, весело отвтилъ онъ, поставивъ почти у ногъ ея отлично вызженнаго коня:- смотрлъ, какъ размстили моихъ сорванцовъ; а вы что подлываете?

— Вотъ, любуюсь набленною старушкой, показала она на замокъ.

— Реставрируемъ! Воскреснетъ, какъ фениксъ изъ пепла!

— А какъ, не спросясь васъ, да съ землей сравняютъ?

— По крайней мр глазъ не будетъ мозолить… Садитесь!

Инна прыгнула на крупъ, уцпилась за кушакъ Бронскаго, и оба съ хохотомъ помчались къ замку.

Посл обда, только что графъ занялся съ Леономъ составленіемъ новой прокламаціи, она потребовала у нихъ крестьянскаго вплатья.

— На что? удивился Бронскій.

— Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше…

Леонъ поднялъ брови.

— Я только посмотрть что тамъ длается, виляла она.

— Да вдь ты начудишь тамъ?

— Не начу…дю, пристала она:- мн по нашему говорить не учиться стать; придется же говорить народу, надо попытать силы…

Платье достали. Она прособиралась до вечера, выпачкала себ лицо и руки, надвинула на глаза войлочный колпакъ, накинула свитку. Бронскій веллъ осдлать простенькую лошадь.

Чуть смерклось, она подъзжала къ хутору. Какой-то сладкій трепетъ охватилъ ее, какъ она миновала околицу и засвтллись по об стороны окна низенькихъ хатъ. Съ замирающимъ сердцемъ остановила она лошадь у крыльца своего дома; окно въ гостиную было отворено, на стол горла свча, но лица она не могла разсмотрть, въ глазахъ зарябило, и она чуть не крикнула, когда старый Бровко съ хриплымъ лаемъ кинулся подъ ноги лошади.

"Иль войдти?" тянуло ее; но вотъ отворилъ дверь незнакомый паробокъ и тупо глядитъ на нее чужое лицо, вмсто глупо-улыбающейся рожи Грицька. Она тотчасъ вошла въ свою роль.

— Чи панычъ у соб? спросила она горловымъ голосомъ, похлестывая пугой сапогъ.

— У соб, протянулъ хлопецъ, оглядывая ее.

— Кажи ему, що мирожникъ въ Ильцовъ приславъ…

Хлопецъ пошелъ. Инна подъхала къ окну.

У стола дремала Анна Михайловна, наклонясь надъ чулкомъ. Старый майоръ покуривалъ свою пнку. Возл дяди, задомъ къ свчк, сидлъ Русановъ, читая вслухъ газету. Въ орнжере свтился огонь и чуть мелькала фигура Авенира.

— Да кто такой? Пусть войдетъ! сказала Анна Михайловна, обернувшись къ передней.

— Поди позови барина… Вотъ шляются по ночамъ! Ну-те, Владиміръ Ивановичъ, надоли эти Поляки; хоть бы ужь ихъ переловили скорй…