Читаем Марево полностью

"Точно таракановъ! Ого, зашевелилась старая партія!" подумала Инна и у ней уже жолчь начала волноваться, какъ вдругъ Авениръ распахнулъ дверь.

— Что теб? сказалъ онъ недовольнымъ тономъ.

— Чи нема въ васъ жита? Четвертей двадцять? Та батька просивъ, щобъ вы ему писулечку дали, яке воно у васъ, сколько грошей треба….

— Хорошо, сейчасъ, проворчалъ онъ, уходя.

Инна взялась за гриву, не совладавъ съ наплывомъ чувствъ. Такъ бы и кинулась она на шею брата! Давно ли она могла войдти спокойно въ гостиную, ссть за этотъ столъ, потрунить надъ добряками… Хоть какое бы то ни было, все-таки она имла для нихъ значеніе, а теперь?

— Пойдти, поглядть, что Юленька, заботливо проговорила Анна Михайловна, вставая изъ-за стола.

"Что съ ней?" подумала Инна, подвигаясь къ окну. Она глядла на Русанова сидвшаго къ ней спиной и продолжавшаго чтеніе ровнымъ голосомъ.

"Неужели забылъ?" встрепенулась незваная мысль, и ей захотлось видть его лицо. Она вспомнила парижскіе опыты магнетизма, стала упорно глядть на него, съ твердымъ намреніемъ заставить его обернуться, и сама вздрогнула, когда онъ, вдругъ поднявшись съ мста, направился къ окну.

— Что ты? спросилъ майоръ.

— Затворить, втеръ дуетъ на свчку, глазамъ больно…

— Оставь такъ; будетъ читать, потолкуемъ лучше… Такъ плохо въ Варшав?

— Да, отвтилъ тотъ, облокотясь на столъ, и опуская голову на руки:- длать нечего, бывало, терпишь….

— Ну, а Польки что? Бывало мы съ ними задавали выкрутасовъ…

— Он-то и поджигаютъ…

— Ну, а жиды? То-то, я думаю, вертится, ховай Бозе!

Русановъ не слыхалъ вопроса, и перебирая пальцами, барабанилъ по столу.

"Неужели?" заныло у Инны.

— На, вотъ! сказалъ Авениръ, подавая ей записку:- да скажи твоему пану графу, что я ему, ракаль, вс бока переломаю!

Это было такъ неожиданно, что Инна чуть не выдала себя.

— Такъ и скажи! Чуешь?

— Чую, поберегить свои! отвтила она наконецъ и погнала лошадь.

"Було колись, — минулося!" подумала она, оглядывая дворъ, на которомъ ужь поднимался хлоповникъ, и темный садъ, еще не совсмъ распустившійся. Мсяцъ такъ и сіялъ, какъ мдный гвоздикъ, ровно и мягко обдавая дымчатымъ отливомъ молодую траву. Гд-то блеяла овца. Звздочка прокатилась по небу…

VI. Травленый волкъ

Въ покояхъ стараго графа, какъ звала его дворня, шла прежняя, обычная жизнь. Поутру въ спальн раздавался звонокъ; два лакея, въ срыхъ фракахъ съ гербовыми пуговицами, входили въ темную комнату, отворяли рзныя нутряныя ставни, ставили жалузи, откидывали шелковыя занавски кровати, выводили подъ руки тучнаго старика и усаживали въ кресло-самокатъ. Одинъ одвалъ его въ бархатный шлафрокъ, другой обувалъ одну ногу въ желтую туфлю, а другую куталъ фланелью. Старикъ, закинувъ голову на спинку кресла, освдомлялся, какой нынче день, которое число, который часъ, посылалъ поврить свой хронометръ по солнечнымъ часамъ, вытиралъ себ лицо одеколономъ съ водой. Лакей осыпалъ его пудрой, чернилъ кисточкой брови и усы… Графъ приказывалъ себя катить въ молельню и проводилъ тамъ часъ или полтора. Потомъ приходилъ управитель съ докладомъ, потомъ старикъ катался по саду до обденнаго колокола…

Разъ управитель, переговоривъ все дловое, заложилъ руки за спину, переминаясь на мст.

— Осмлюсь доложить, ясневельможный, на что намъ теперь эти колонисты? началъ онъ:- теперь народъ и безъ того отбился отъ рукъ; чмъ бы намъ ближе къ нему, а мы на сторон…

— Ну, про это ужъ ты съ молодымъ бариномъ толкуй! перебилъ графъ. — Его воля; мы съ тобой, Слубень, въ могилу глядимъ; ему лучше знать, какъ онъ жить будетъ…

— Оно точно, возразилъ тотъ, запинаясь: — только вотъ въ народ ропотъ; толкуютъ, что люди-то эти ничего не смыслятъ, и до земли-то приступиться не умютъ… Опять, зачмъ же ихъ прятать на фольварк!

— Народъ глупъ, нетерпливо сорвалъ графъ.

— Народъ, ясновельможный пане, попусту болтать не станетъ, а ужь на молодаго графа очень недовольны…

— Что такое?

— Боятся, чтобы… — И Слубень понизилъ голосъ:- боятся измны… Говорятъ, видли въ возахъ-то, что намедни привезли… оружіе…

— Какой вздоръ! Машины! Все врешь, старый хрычъ! разгорячился графъ.

— Нтъ, не вру… заговорилъ было управитель,

— Вонъ! крикнулъ почти съ бшенствомъ графъ.

Управитель стушевался. Графъ задумался и сталъ передвигать ручныя колеса кресла; все тревожнй длалось важное лицо; онъ вынулъ платокъ, утеръ себ лобъ, и позвонилъ.

— Попроси ко мн Владислава, приказывалъ онъ вошедшему лакею, взялъ со стола газету, повертлъ въ рукахъ и опять положилъ.

Скоро вошелъ Владиславъ, позвякивая шпорами.

— Запри дверь, да стулъ возьми, сказалъ старикъ.

Бронскій поглядлъ на отца, и притворивъ дверь, слъ противъ него.

— Какое торжественное начало! Въ чемъ дло?

— Вотъ видишь ли… Не хотлось бы говорить, да время такое пришло… Т-то, читалъ?… На Волыни ужь…

— Т? переспросилъ сынъ.

— Да, наши красные…

— Красные! повторилъ Владиславъ и усмхнулся; старикъ продолжалъ на него серіозно смотрть.

— Что ты думаешь объ этой новой попытк? спросилъ онъ.

— Я думаю, что она послдняя, отвчалъ сынъ.

Что-то въ род презрительной усмшки пробжало по губамъ стараго графа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза