Читаем Марево полностью

Втеръ, всегда сопровождающій пожары, разогналъ облака; на восток показалась розовая лента, стало примтно свтать. Мятежники могли видть незначительность отряда; ротмистръ сталъ кликать охотниковъ доставить свдніе въ хуторъ Оьшнаницы, гд стояла рота пхоты. Вызвался Русановъ и еще три человка, увязали сабли соломой и пустили лошадей во весь духъ по опушк. Ротмистръ напряженно смотрлъ въ сроватую даль; вотъ они поравнялись съ вражьей цпью; по темному фону лса засверкали выстрлы; передовой на всемъ скаку свернулся съ лошади, средній рухнулъ вмст съ конемъ, вскочилъ на ноги, взвалилъ раненаго или убитаго на остановившуюся лошадь и ужь мчался за прочими; все это такъ быстро прошло одно за другимъ, что солдаты еще крестились, когда посланные уже пропали изъ виду.

Ротмистръ повелъ свой отрядъ изъ селенія, отступая межь двухъ огней. Пули то и дло съ пньемъ жужжали мимо ушей.

— Бачъ, якъ жалибне спвае, острился Іоська, — ма будь сти просить….

— Ишь хохолъ! Братцы, хохолъ заговорилъ, проняло знать! поддразнивалъ вахмистръ.

— Небось не скажешь: холя, а все хволя! или фоля!

Вторая шайка, подойдя съ задворковъ, разсыпалась по домамъ и открыла пальбу изъ оконъ.

Первая, ободрившись, тоже вернулась на хуторъ съ косикерами впереди.

— Побда! кричалъ длинноусый шляхтичъ, подбгая къ ксендзу, — побда! На панскій дворъ, панове! Бери, грабъ, ржь все, что ни попало!

Напрасно ксендзъ пытался удержать толпу; съ гиканьемъ и неистовыми криками понеслась она на усадьбу; цлое море шапокъ и головъ волновалось въ живомъ ураган… Шумно ворвались они въ маленькій домикъ и разбрелись по двору; одни выводили лошадей изъ конюшни, дергая ихъ за арканы, наскоро сдлая чмъ попало; другіе спустились въ погребъ: выкатили боченокъ водки, втащили его въ залу, пили фуражками, руками, припадали губами. Третьи бгали по всему дому, доискиваясь мста гд спрятаны деньги…. Въ гостиной человкъ пять остановились передъ кіотой и дали во ней залпъ…. Пронзительные крики донеслись въ отвтъ на выстрлы изъ дальнихъ комнатъ. Толпа кинулась на голосъ, а между тмъ нсколько человкъ тащили растрепанную посмитюху, сорвали съ нея послднее платье и потшались ея переполохомъ.

— Сюда! Сюда! кричалъ горбунъ, ломясь въ комнату Юліи, — тутъ они вс засли, голубчики! Сюда, панове….

Горбунъ работалъ впереди всхъ, молотя тумбой отъ часовъ въ дубовую дверь, прочіе помогали прикладами. За дверью слышались истерическіе крики женщинъ; дверь трещала, и вдругъ, сорвавшись съ петель, рухнула внутрь комнаты. Въ ту же минуту грохнулъ выстрлъ, горбунъ опрокинулся, не пикнувъ, съ раздробленною головой… Въ дыму стоялъ Авениръ, страшно поводя глазами и грозя поднятымъ прикладомъ; майоръ держалъ на готов ружье….

Толпа попятилась…. Отставной поручикъ бросился на Авенира и ловко уклонился отъ удара; прикладъ разлетлся въ дребезги о притолку, противники схватились бороться…. Майоръ наудачу пустилъ зарядъ въ толпу и тотчасъ же былъ окруженъ….

Вбжалъ Бронскій съ саблей въ рук, блдный отъ ярости.

— По мстамъ! Въ ряды! крикнулъ онъ, замахиваясь.

Толпа бросилась къ двери, тискаясь и давя другъ друга.

— Помогите! хриплъ Авениръ, барахтаясь подъ освирпвшимъ противникомъ; тотъ, не замчая Бронскаго, не слыша ничего, душилъ его, приговаривая шипящямъ голосомъ:

— Деньги! Гд деньги? Подавай деньги!

Бронскій схватилъ его за волосы, оторвалъ отъ задыхавшейся жертвы и отбросилъ головой въ стну.

Тутъ только разглядлъ онъ женщинъ. На постел, возл полумертвой Юленьки, сидла Анна Михайловна; губы у ней посянли, но все еще двигались и шептали что-то; рука нсколько разъ поднималась… Исхудалое, желтое, какъ воскъ, лицо больной рзко бросилось въ глаза графа; онъ отвернулся…. Горпина, стоя на колняхъ у постели, протягивала къ нему краснаго, недвигавшагося ребенка….

— Ось, дивиться! дивиться! кричала она какъ помшанная.

Бронскій стиснулъ зубы и молча опустилъ руку на сердце малютки: оно не билось…..

— Не живій, не живій, бормотала Горпина.

Графъ наклонился къ Юліи; она поглядла на него, не узнала, и повернулась къ стн…. Авениръ ухаживалъ за матерью.

Бронскій кинулъ имъ вызывающій взглядъ. Никто не сказалъ слова. Онъ опустилъ голову и тихо вышелъ на крыльцо.

— Графъ! кричали ему всадники:- пхота идетъ! Со всхъ сторонъ окружаетъ….

Онъ чертилъ саблей по песку.

— Русскіе! Русскіе! кричали возл него.

Онъ поднялъ голову, вздрогнулъ, вскочилъ на лошадь, вырвалъ знамя изъ рукъ одного мятежника и съ крикомъ: "до брони!" помчался впереди конницы.

Страшная, волнующаяся картина зарябила у него въ глазахъ, какъ только онъ выскакалъ за ворота: на улиц шла рзня; однообразные мундиры солдатъ перемшались въ дыму съ пестрымъ платьемъ повстанцевъ; то тамъ, то сямъ мелькали верховые; пальба, крики, стукъ оружія, музыка, стоны…. сливались въ дикій ревъ. Стрлки выбивали штыками засвшихъ по домамъ мятежниковъ; т палили изъ оконъ, бросались въ рукопашную. Эскадронъ гналъ другую шайку; она остановилась, зашумла, передніе ряды пади на колни, протягивая солдатамъ ружья.

— Взмилуйся! Взмилуйся! вопили мятежники.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза