Читаем Марево полностью

Бронскій вышибъ изъ сдла древкомъ знамени перваго подвернувшагося кавалериста и пошелъ косить саблей; толпа, просившая пощады, поднялась на ноги и дала залпъ въ упоръ; схватка закипла….


На опушк рощи паслись три осдланныя лошади. На пригорк Коля и Леонъ лежали въ растяжку. Инна, мрачная, убитая, сидла возл.

— Я совсмъ измучился, говорилъ Коля:- рука не держитъ сабли, и вотъ — смотрите! онъ засучилъ рукавъ и гордо показалъ ссадину пулей.

— Что жь вы такъ скоро вернулись-то? подтрунивалъ Леонъ.

— Да вы бы посмотрли, что тамъ длалось! Разв можно было устоять? Лзутъ на продомъ безъ всякихъ правилъ! И свои ряды разстроили, да и васъ только спутали!

— Вотъ какъ! усмхнулась Инна. — Гд жь вашъ товарищъ?

— Конрадъ? Его убили…. Варварски, безчеловчно убили! разгорячился Коля.

— Ну, а сами-то вы шли на ночную рзню въ самомъ гуманномъ расположеніи духа?

— Но, послушайте, кузина… Чу! Это пушечные выстрлы! вскочилъ Коля.

— Пусть ихъ! остановила она его за руку:- не бойтесь! Побойтесь вы себя самого…. Поглядите вы въ какую яму вы попади….

— Поглядите, мы разбиы…

Она вскочила на лошадь и выскакала на опушку; вдоль по полю въ разсыпную бжали мятежники, за ними ровно подвигалась пхота. Бронскій первый прискакалъ съ остатками конницы и поставилъ ихъ около Инны; лицо его было выпачкано въ пороховой копоти, голова повязана платкомъ.

— Намъ измнили! еслибъ я звалъ кто, шкуру содралъ бы съ живаго, говорилъ онъ бшенымъ голосомъ и кинулся въ толпу.

— Трусы! Негодяи! махалъ онъ знаменемъ, — назадъ! Стройся! голосъ его терялся въ сотн другихъ. Онъ съ размаху повалилъ одного сабельнымъ ударомъ, далъ два выстрла по бглецамъ изъ револьвера…. Одинъ только наддалъ, другой вздрогнулъ и упалъ головой впередъ…. Прочіе бросали оружіе и бжали безъ оглядки, вязли въ болот, падали въ изнеможеніи.

— Чортъ ихъ остановитъ! проворчалъ Бронскій, поворачивая лошадь къ хутору.

Пхота, преслдуя шайку по пятамъ, прошла почти мимо небольшой кучки конныхъ, очевидно пренебрегая ими; но два полевыя орудія замтили ихъ изъ хутора, и картечь завизжала, ломая сучья.

Вдругъ раздался крикъ. Инна едва успла отскочить въ сторону и закрыа лицо руками, узнавъ Русанова. На встрчу ему разомъ ударило пять, шесть выстрловъ, съ него слетла шапка, онъ покачнулся назадъ, но ничто не могло удержать бшеной скачки; привставъ на стременахъ, съ поднятою саблей наскакалъ онъ на графа, сталь звякнула, лошади сшиблись; одна повалилась на бокъ; другая, заржавъ, взвилась на дыбы и опрокинулась, об исчезли въ клубахъ пыли.

Русановъ поднялся на ноги, и первый, подбжавшій къ нему, покатился съ разрубленнымъ плечомъ; другой свалилъ его самаго выстрломъ почти въ упоръ; водолазъ кинулся ему на грудь, онъ схватилъ собаку за горло…. Теряя сознаніе Инна бросилась возл него на колна, обвила его одной рукой, и отталкивая другой острыя лезвія косъ, не чувствуя боли кричала въ изступленіи:- Пощадите! меня бейте! меня!

В. Клюшниковъ.

Часть четвертая

ГОЛАЯ ДЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.[4]

I. Проблескъ сознанія

"Что жь это я въ самомъ дл? Куда это я забжалъ?" спохватился Коля, приходя понемногу въ себя. Вода холодною лентой обвивала ему грудь, нервная дрожь охватила все тло, зубы частили; вокругъ непроглядною стной поднимался очеретъ, а надъ головой синла чистая, далекая высь. Перепалка стихала, чуть слышно доносились тревожные голоса, глухо задробили по лсу копыта и стали постепенно затихать….

"Ухали!" встрепенулся Коля и рванулся было за ними; съ хутора неслась другая волна конскаго топота. Кавалеристы въ разсыпную перекликались на опушк. Человкъ пять спускались къ самому пруду, поили лошадей, переговаривались въ нсколькихъ шагахъ отъ бглеца, а онъ не двигался съ мста, вздрагивая при каждомъ шорох, и ожидая: вотъ-вотъ раздвинутся камыши, увидятъ его солдаты… и тогда прощай! Страхъ отнималъ ноги, а самого что-то тянуло выглянуть изъ убжища. Онъ пробрался на конецъ очерета, осторожно выставилъ голову, и проворно спрятался, ничего не разобравъ; ему померещилась кровавая рзня, истребленіе, бойня… направленное на него дуло!… Однако все было тихо; ободрившись, онъ ршился еще разъ полюбопытствовать: двое уланъ уносили съ поля Русанова, голова его свсилась на бокъ, руки качались будто плети, съ мертвенною уступчивостью… Въ другой кучк солдатъ, прихрамывая, упираясь и бранясь, шелъ отставной поручикъ Кондачковъ. Скоро кони скрылись за садомъ. Въ безразличномъ отупніи простоялъ Коля еще съ полчаса въ вод. Почти подл него, со дна пруда, поднималась высокая ракита; вокругъ ея пня весенніе наносы образовали пловучій островокъ; волна плескала подъ его окраины и разсыпалась мелкою рябью; на свтломъ дн лниво поварачивались караси, мелкіе жучки вертлись по верху, водяные пауки сигали во вс стороны…

"Пускай ее живетъ," разсуждалъ Коля, снимая съ платья прицпившуюся улитку: "ступай, наслаждайся жизнью… Никого не надо трогать…" Меланхолическое настроеніе боле и боле овладвало имъ, онъ вспомнилъ стихи изъ Лермонтова Валерика:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза