Маргиналы в советском социуме. 1930-е — середина 1950-х годов

Среди прекращенных архивно-следственных дел (АСД), хранящихся в отделе спецдокументации Управления архивного дела администрации Алтайского края, находится дело главы «польского комитета» Ойрот-Туры, «доверенного представителя польских граждан» Б. А. Сохоня, в котором сохранились отчеты за использованные средства, действительно очень скромные («в отчетном месяце я выплатил из суммы 2 тыс. рублей пособие 37 лицам, но сумма эта совсем не поправила положение…»), посылавшиеся делегату польской амбасады в Барнауле[920]. Неудивительно, что нередко размеры помощи не устраивали поляков, и последние обращались к вышестоящим лицам. Для периода работы польских делегатур характерно то, что расселенные в Сибири польские граждане почти все свои просьбы и обращения адресовали польским представителям, а не местной советской администрации. Вероятно, этим «граждане бывшей Польши» подчеркивали свой статус, отличный не только от статуса спецпереселенцев, но и коренного населения Западной Сибири, которому они себя нередко противопоставляли.

Недовольство деятельностью представительства выражено в «Обращении на имя Польского посла и полномочного министра Фаддея Ромера», написанное 3 января 1943 г. «осадником» С. А. Бердовским и отправленное в польское посольство в Куйбышеве. В этом обращении С. А. Бердовский очень жестко критиковал деятельность «…панов и пани Барнаульской делегатуры под началом делегата Маттошко», полагая, что они недостаточно активны, и даже прямо обвинил представителей делегатуры в расхищении продуктов, предназначенных для распределения по районам: «…другие продукты, что так торжественно присылали польские власти, пожрала свора делегата Маттошко», и т. д.[921] Несмотря на объективное улучшение их положения, представители польского «контингента» становились еще требовательнее. В том же письме можно найти требования «дать соответствующую опеку… старикам и детям», «освободить из советского рабства» и пр.

Особенно настойчиво поляки требовали подтверждения статуса граждан самостоятельного государства и скорейшей отправки на Родину. Однако, как уже отмечалось, этот период не был долгим, за ним последовало очередное охлаждение отношений между СССР и правительством В. Сикорского. 16 января 1943 г. правительство Советского Союза вновь лишило польское население польского гражданства, признав их гражданами СССР. Деятельность делегатур польского посольства на местах была вскоре запрещена, а большинство сотрудников посольства арестовано. Архивно-следственное дело служащих Барнаульской делегатуры оказалось в том же архивном фонде, что и дела С. А. Бердовского, Б. А. Сохоня и многих других[922].

Вскоре после закрытия делегатур был организован СПП, куда, по мнению А. Гловацкого, вошло до 70 % взрослых поляков. С конца 1944 г., а особенно в 1945–1946 гг., наблюдалось массовое вступление в ряды СПП. Э. Треля-Мазур связывает этот процесс с тем, что «уже все знали результаты международных конференций, определивших новый раздел мира». В это время поляки в СССР жили надеждой на скорейшее возвращение на Родину, и именно СПП мог воплотить их мечты в реальность. Эта организация помогала депортированным принять решение о месте будущего проживания, а затем осуществляла их репатриацию. Следует подчеркнуть активное участие польских ссыльных в работе отделений СПП и огромные ожидания, которые связывались с деятельностью данной организации.

Как уже отмечалось, положение польского контингента было в своем роде исключительным. Другие этнические группы, подвергшиеся принудительному переселению, не могли рассчитывать даже на такое отношение. Для калмыков, депортированных в конце 1943–1944 гг. в Западную Сибирь, были непривычными климатические условия, работа, пища, обычаи местного населения и т. д. Следует выделить два основных направления, по которым развивалась адаптация калмыков: с одной стороны — это принятие местных обычаев, образа жизни, изменение имен и пр., с другой — попытка сохранить свою культуру. На спецпоселении калмыки находились в политической, религиозной и этнокультурной изоляции. В ситуации ограниченных внутри-этнических контактов это привело к тому, что функция трансляции народных традиций целиком перешла к семье.