Мария Каллас. Дневники. Письма

Рудольф Бинг расставил мне силки, надеясь, что я в них попадусь: вот теперь и посмотрим, кто из нас вылезет из них с ощипанными перышками. Он открыл все карты своим ныне знаменитым заявлением для прессы – но мои-то карты все еще у меня на руках.

Хотела бы прочесть вам отрывок из недавнего письма Бинга, в котором мне, и напрямую, и между строк, гарантируется право отказываться от некоторых представлений. Но даже и прежде, после того как он сказал все, что обо мне думал, и это напечатали в газетах, позвольте мне тоже высказать свое мнение об этом прусском капрале, волею причудницы-судьбы вознесенного на высокую должность, которую некогда занимал Гатти-Казацца[200]. Бинг из той странной породы, какая старается использовать методы, присущие людям сильным, чтобы скрыть собственные слабости в музыкальном ремесле. Позвольте привести вам пример. В одной многолюдной беседе были упомянуты имена д’Аннунцио и Дзандонаи в связи с их оперой «Франческа да Римини». Бинг обернулся к своей секретарше и спросил, кто такая эта мадам Франческа. После того как его весьма сухо проинформировали об этом, он сделал вид, что знает о существовании поэта и композитора, при этом высказавшись о них так, словно говорил о велосипедистах или боксерах. В другой раз все обсуждали «Федору», которой он тоже не знал. Он выпучил бы глаза от удивления, начни я с ним разговаривать, ну скажем, об «Анне Болейн», «Армиде» или «Медее». И перечислять такие примеры его исторических и оперных познаний я могла бы еще довольно долго.

Бинг неукоснительно подчеркивает и свой руководящий пост, и зарплату, и авторитет буквально с секундомером в руке. Как все немцы, он фанатик дисциплины и с наслаждением третировал бы артистов так, как сержант командует рекрутами. Перед слабыми он корчит из себя сильную личность, а перед сильными хнычет. Три года назад, когда я пела в Чикаго «Норму», он на коленях умолял меня приехать спеть в Метрополитен, поскольку ему не давал покоя успех других оперных залов в Америке. Должно быть, его еще больше разозлили «Травиата» и «Медея», поставленные нами в Далласе, ибо это доказало, что даже в провициальной опере можно сделать лучше, чем в опере Нью-Йоркской метрополии. Вот настоящая причина его нынешних затруднений, усугубляющихся еще и тем, что наконец вся его игра вышла наружу и мы можем сказать правду ему прямо в лицо – и не только я, но и все американские музыкальные критики, которые, сообщая об этом событии, заполнившем собою все сводки новостей, еще и на славу его разукрасили.

Стоит ли воскрешать последовательность событий, приведших к этому конфликту? В конце прошлого года Бинг заключил со мной контракт на тринадцать спектаклей в Нью-Йорке с середины января по середину марта 59 года, и вдобавок на такое же количество выступлений по ходу турне с середины апреля до конца мая. Более того, он предложил мне контракт на сезон 59-60 на трехмесячный срок. Такое предложение было высказано в письме от 13 октября 1958 года, и я вам его прочту. Запишите слово в слово, ибо в этом соглашении и заключается ключ ко всем препирательствам. Итак, слушайте. «Я предлагаю вам семнадцать представлений, из которых в соответствии с тем, что и было условлено на текущий год, ваше участие предполагается лишь в четырнадцати. Это означает, что в дополнение к обычному гонорару за эти четырнадцать выступлений Метрополитен заплатит вам еще за три спектакля». Письмо подписано Бингом и подтверждает мое право «в соответствии с тем, что было условлено на текущий год», отказываться от некоторых спектаклей. За письмом последовали мои замечания Бингу, когда я приехала в Нью-Йорк 6 октября и, получив план своих выступлений, заявила, что три спектакля «Травиаты», по небрежению включенные в него между репетициями и выступлениями в опере столь трудной, как «Макбет», не могут состояться. Бинг, который, как я уже сказала, не слишком сведущ в музыкальных вопросах, не понял и предложил заменить «Травиату» на «Лючию». Это уж значит менять шило на мыло. Безумие несчастной Ламмермур не идет ни в какое сравнение с упрямой непонятливостью Бинга. По его мнению, «Макбет», которого он наверняка никогда не слышал, «Лючия», «Сомнамбула», «Трубадур», «Цирюльник» и «Джоконда» прекрасно совмещаются, их якобы вполне можно построить в один рядок и все включить в один исполнительский цикл.