Я приехала петь в этот крупный город [Чикаго], и газеты посвятили немало полос разговорам об этой премьере, которую они объявили важнейшим событием Художественной и Культурной жизни оперного сезона 1954-55 годов. После 1955 года я решила больше не участвовать в их сезоне, когда расстались три руководителя: Кэрол Фокс, Лоуренс Келли (генеральный менеджер) и дирижер Никола Решиньо (художественный руководитель).
С Кэролом Фоксом мы каждый год обсуждали будущие проекты, но я до сей поры была очень занята одновременно в Метрополитене и в Ла Скала, как вы все знаете. Виделись мы даже и в нынешнем году, но не смогли согласовать даты и другие детали из-за предыдущих ангажементов.
С Келли и Решиньо я тоже сохранила, как вам известно, отношения самые дружеские – будь то концертные турне с Решиньо или выступления в Далласе вместе с Келли и Решиньо. Они оба [соответственно] генеральный менеджер и художественный руководитель в опере Далласа.
И почему же после этого говорят, будто я поссорилась и была отвергнута в Чикаго, поистине ума не приложу.
4. Вена. В первой половине июня 1957 года и до конца сезона в Ла Скала мне предложили несколько раз спеть «Травиату» в Вене в рамках культурного обмена между Ла Скала и Веной.
Я никогда не подписывала и не разрывала никакого контракта и не вводила никого в заблуждение, требуя больше денег, как написал об этом какой-то журналист, чьего имени я сейчас не вспомню. Мы не достигли согласия, и тогда я подумала, что лучше остаться дома и отдохнуть. Я чувствовала себя очень усталой после долгого и тяжелого сезона и задолжала себе вполне заслуженный отдых перед тем, как немного погодя подписать другие контракты.
Но дирекция театра Ла Скала – по своему обыкновению заботившаяся лишь о собственных интересах – отложила с мая на июнь все мои выступления в «Ифигении в Тавриде», чтобы дать в
Дирекция Ла Скалы не привыкла думать о нуждах артистов, ибо всегда занимается лишь своими. И она, полагаю, вполне может себе это позволить – ибо находит артистов, которые это терпят.
И теперь посмотрите сами, в чем заключался скандал в Вене? И скандал ли это вообще?
5. Афины. Отработав весь июнь – запись на радио «Лючии», «Сомнамбула» в Кёльне в Германии с Ла Скала (и даже без скандала – вот диво-то!) во время этой ужасной волны зноя, и притом обязанная после этого записать в такую же чудовищную жару до конца июля еще и «Турандот» и «Манон Леско» – я поехала в Афины, чтобы 1 августа дать первый концерт. Ужасающая жара и духота были так сильны, что у меня парализовало голос, и я чувствовала, что не смогу петь ни в какой из манер. Поэтому мне поневоле пришлось отказаться и спеть только на втором концерте, который был намечен на 5 августа и тогда благополучно состоялся.
Видите ли, я не могла пойти на такой риск – восемь лет я не могла появиться в Греции, родной моей стране, из-за политической свистопляски вокруг моего имени (и я до сих пор не знаю почему!), и вот сейчас приехать и плохо спеть.
Не я первая и не я последняя отменяла выступления. Такое случалось испокон веков и очень часто происходит и теперь, и я тут не исключение. Я всего лишь человек.
Поют горлом, и только если горло в состоянии петь. Иначе нечего и пытаться, насиловать себя и издеваться над собственными голосовыми связками. Можно было решить просто спеть кое-как, забрать гонорар и не мучиться вопросом,
Во всяком случае, успех в тот вечер 5 августа – в присутствии самых высоких должностных лиц Греции – скрасил для меня скверные выпады газет, которые после концерта признавались, что я правильно сделала, отказавшись петь на первом концерте из-за своей болезни.
Когда пришло время уезжать, после праздничного приема в мою честь в доме президента Караманлиса, мне был предложен контракт на следующий год, но пришлось отказаться из-за предшествующих ангажементов.
И вот теперь скажите – что, разве там был какой-то скандал?
6. Эдинбург. После всего этого я чувствовала полнейшую физическую разбитость. После всей работы, которую я выполнила, согласитесь, это было бесчеловечно. А мне предстояло еще столько сделать. Жара продолжалась, и врач угрожающе настаивал на отдыхе.