Мария Каллас. Дневники. Письма

7 августа мой доктор – а это доктор Арнальдо Семераро из Милана, к которому я пришла сразу по возвращении из Афин, а он еще раньше, до Афин, приходил меня навестить, – написал следующее: «Я, доктор медицины, наблюдающий М.М.К., подписываюсь и тем самым удостоверяю, что у М.М.К. симптомы нервного истощения и серьезной органопатии, вызванные усталостью и перенапряжением. Я предписываю первым делом, помимо медикаментозного лечения, период полного покоя, не менее 30 дней начиная с дня сегодняшнего».

На следующий же день мой муж поехал в Ла Скала – предъявить это медицинское свидетельство генеральному секретарю Ольдани, попросив его заменить меня в ближайших представлениях «Сомнамбулы» той же Ла Скала в Эдинбурге.

Ольдани, даже не соизволив дослушать до конца, сразу заявил, что давать спектакль без Каллас все равно что вообще его не давать, ибо основой его гастрольного контракта в Эдинбурге и была Каллас.

Что нам оставалось? Разве надо было попробовать? Рискнуть? Понадеяться на чудо? В таком состоянии не слушаться врача и довериться неопределенному будущему? Изнасиловать физические возможности еще раз, потом еще раз? А из каких таких соображений? Ради чего? Рискнуть и принести жертву ради чего и ради кого?[206]

Ольдани сказал то же самое, что в те годы обычно говорила администрация Ла Скала: «Мария может творить чудеса. Она способна на все».

В конце концов я, вопреки строгим приказам доктора, согласилась поехать в Эдинбург, увозя в душе и сердце слова Ольдани: «Ла Скала всегда будет признательна тебе, Мария, за всю твою работу и жертвы, и особенно за этот твой поступок». Сия высшая степень признательности не продлилась и месяца.

Мой контракт оговаривал, что я должна быть в Эдинбурге с 17 по 30 августа. Когда я узнала, что пятый спектакль «Сомнамбулы» запланирован на 1 сентября, то отказалась в нем петь, поскольку мне необходимо было отдохнуть и расслабиться перед отъездом в Сан-Франциско. В начале августа Ла Скала наняла другое сопрано, Ренату Скотто, ввиду большой вероятности того, что мадам Каллас не станет выступать на пятом представлении. Как и было написано в моем контракте с Ла Скала, я никогда и не собиралась петь пятый спектакль, однако Ла Скала предпочел не уведомлять об этом эдинбургского директора Роберта Понсонби.

Когда Понсонби узнал о дате моего обратного билета, он пришел ко мне и спросил, как это мне вообще могло в голову прийти – покинуть страну, хотя я должна еще спеть один спектакль. Я раскрыла ему положение вещей и показала, что мой контракт не предполагал этого. Придя в ярость, Понсонби отправился к Ольдани требовать объяснений, и немного погодя ко мне явился еще и Ольдани. Директор Ла Скала, Антонио Гирингелли, даже не соизволил приехать со своей подружкой в Эдинбург. И тут Ольдани сказал вместо него волшебные слова, так хорошо знакомые: «Мария, ты обязана спасти Ла Скала». Но на сей раз волшебство не сработало. Я была слишком напряжена и опустошена, чтобы спасать кого бы то ни было.

Если певец вкладывает в исполнение столько энергии и безоглядной самоотдачи, сколько вкладываю я, – это опустошает как эмоционально, так и физически. Перед выступлением я напряжена, я готовлюсь отдать все, на что способна. В этой фазе подготовки я полностью владею собой, оттачивая каждую ноту, каждый жест, отыскивая, каким в точности он должен быть. Это бесконечно трудное и очень утомительное испытание, и мне оно никогда не удается, если у меня больше не остается сил. Я отказала Ольдани в его просьбе «спасти Ла Скала» с пятым спектаклем, о чем он умолял меня как об одолжении, а вовсе не потому, что таковы были мои обязательства. Но при этом из хорошего отношения к Ла Скала я все-таки разрешила им объявить, будто не могла петь пятый спектакль по причине недомогания, что и засвидетельствал врач.

Эльза Максвелл пригласила меня на праздник в Венецию, и я подумала, что это могло бы развлечь меня и расслабить после работы. Ну разумеется – стоит мне побывать на вечеринке или предаться праздности, как критики говорят: «Почему Каллас не сидит дома? лучше бы позаботилась о своем здоровье». Но мне как-никак всего 35 лет, и я люблю повеселиться с друзьями. Почему это я должна запереться и жить как монашка? Постоянно сидя дома, я стала бы закомплексовнной и нервной.

После обеда, когда я уже покидала Эдинбург, ко мне в отель пожаловали попрощаться мэр с супругой, что совсем необычно для тех, кто расторг контракт и «бежит из страны». Но когда я приземлилась в Лондоне, газеты уже пестрели жирными заголовками, кричавшими, будто я бросила Эдинбург. Еще газеты наперебой цитировали совершенно невероятное заявление, что Ла Скала якобы не смогла дать никакого внятного объяснения моего внезапного отъезда. А пока я переезжала в Милан, итальянские газеты перестарались в публикации самых неуважительных и оскорбительных статей о том, что я сделала. Меня осудили, даже не соизволив выслушать.