Мария Каллас. Дневники. Письма

Меня так взволноволи ваши чувства ко мне, ваше уважение и восхищение, и прошу вас верить, дорогие друзья мои, что ничто в мире не доставило бы мне большей радости, чем самой приехать и поблагодарить вас; но, увы, я сознаю, что, к несчастью, никогда не смогу этого сделать, поскольку отличаюсь чрезмерной скромностью, и любые торжества в мою честь ужасно меня смущают. Хотела бы найти слова, лучше выражающие это состояние души моей, часто приносящее мне страдания, но у меня нет особых писательских дарований; я доверяю себя вашей понятливости и любви вашей ко мне как к артистке, и уверена, что ваше сердце, так хорошо понимающее и любящее мое искусство, сможет понять и простить и эту так мало известную черту моего характера.

Прошу вас поверить, что не приезжаю к вам только по одной этой причине. Смешно, но думаю, что случись мне приехать – и я не найду подобающих слов, чтобы выразить вам всю ту благодарность, что так жива в моем сердце, благодарность вам всем. Простите меня, прошу вас, и примите такой, какая я есть.

Мне хотелось бы собщить вам какие-нибудь точные сведения о моих будущих выступлениях, но на сей момент я сама их даже не знаю и не приняла никакого окончательного решения. У меня впереди много записей, и я не премину в любом случае проинформировать вас, как только хоть что-нибудь прояснится точнее.

Еще раз спасибо, дорогие друзья. Вы очень близки моему сердцу. Прошу вас принять выражение моих самых дружеских чувств.

Мария Каллас.

Леонидасу Ланцзонису – по-английски

Монте-Карло, 5 февраля 1963

Дорогой Лео!

Сегодня получила твое письмо и сразу отвечаю. Сейчас мне лучше, операция прошла хорошо, но выздоровление затягивается из-за внутренней пластики тела. Ты знаешь.

Спасибо, что занимаешься моей вечной проблемой с дорогой матушкой. Пошлю тебе денег. Внимательней будь с долгами. Вокруг нее крутится много подонков, тебе это хорошо известно, а мне не нравятся эти проволочки с долгами. Насчет налогов и остального – терпение. Этот Кальминофф устроил ее на работу в ночной клуб, и он же, должно быть, организовал ей и выступление по телевидению. В прошлом году он мне писал. Обыкновеннейший шантаж. Я по-прежнему считаю, что на 200 долларов в Греции ей можно прожить лучше, чем в Соединенных Штатах, и она могла бы легко выкарабкаться, обходясь без шантажа. Что ты об этом думаешь, Лео?

Что касается возвращения к тем отношениям, какие были прежде, то об этом совершенно и речи быть не может. Если бы в ней оставалась хоть капля здравого смысла, она должна была бы молиться о том, чтобы я никогда больше с ней не увиделась, причем для ее же блага! Лео, мне не хочется доходить до такого, чтобы пришлось высказать моей матери, что она с нами сделала. Потому что если она после этого и придет в себя, то, собравшись с духом, в следующий миг вполне может покончить с собой.

Она действительно сумасшедшая до такой степени, что не осознает, что делает и продолжает все это в ее возрасте и с такой дочерью. Не говоря уж о том, что разрушила и жизнь моей сестры. Есть еще много всего, чего ты не знаешь, но так оно и лучше. Это поистине безответственная женщина. Врач из больницы написал мне, что у нее нестабильность личности. Это очень мягко сказано.

В любом случе тебе – мои самые дружеские чувства, обними за меня твою жену, и еще раз спасибо. Ʃɛ ɸɩλώ[255].

Мария.

[256]

Джону Робинсону – по-английски

Париж, отель «Риц», 2 июня 1963

Дорогой Джон,

спасибо за прелестные цветы. Надеюсь, тебе понравился концерт. А ведь я по-настоящему вернулась, ты не находишь?

Очень дружески,

Мария.

Леонидасу Ланцзонису – по-английски

Париж, отель «Риц», 2 июня 1963

Дорогой Лео,

отправляю тебе 600 долларов, чтобы оплатить счета за больницу. Спасибо, что взял на себя и это. И внушил матери, что это единственный способ сделать так, чтобы я могла и дальше посылать ей чеки, иначе – тем хуже для нее. Работала я много, но, слава богу, хорошо. Теперь спешу урвать хоть немного времени для отдыха, если получится вообще.

Крепко вас обнимаю, Салли и тебя, и надеюсь, что настал момент, когда мы сможем наконец повидаться.

Дружески,

Мария.

Кристине Гастель Кьярелли – по-итальянски

Копенгаген, 8 июня 1963

Дорогая Кристина!

Как меня огорчило, что я не смогла увидеться с тобой в Париже. Я чувствовала себя слишком усталой и, представь, у меня была всего одна репетиция в 18 часов, в Театре на Елисейских полях, в самый день концерта. Безумие, да? Сейчас я здесь ради последней части моего турне и надеюсь, что все пройдет хорошо, потому что немного устала и здесь слишком жарко. К 20-му приеду в Милан и сразу тебе позвоню.