Мария Каллас. Дневники. Письма

я была бы совершенно очарована возможностью спеть для вас на государственном приеме в честь императора Эфиопии Хайле Селассие 1 октября, но, боюсь, буду связана обязательствами контракта на запись дисков как раз в это период. Однако если вы соблаговолите назвать мне другие дни, я была бы счастлива рассмотреть эту возможность.

Что касается аккомпанемента, то не чудесно ли будет, если мы пригласим аккомпанировать мне Леонарда Бернстайна – или на фортепьяно, или дирижером маленького оркестра, попросив его принять участие в концерте? Я очень хорошо с ним знакома, и мы восхищаемся друг другом. Разумеется, это не более чем предположения, и я уверена, что детали можно будет уточнить позднее.

Благодарю вас, что подумали обо мне, а я, будучи американкой, испытываю глубокое счастье, и для меня большая честь петь в Белом доме.

Благодарю президента и вас за ваше восхищение, глубоко меня тронувшее, и с нетерпением жду встречи с вами, ибо в прошлом году в Мэдисон-сквер-гардене[262] вас не было.

С самыми лучшими чувствами,

искренне,

Мария Каллас.

Письмо Жаклин Кеннеди – по-английски

29 июля 1963

Дорогая мадам Каллас,

получив ваше письмо, я очень огорчилась оттого, что вы не сможете спеть в Белом доме 1 октября. Президент и я так надеялись, что этот день устроит вас, но нет нужды говорить, что мы понимаем ваши предшествовавшие обязательства.

Я очень ценю ваше любезное предложение в будущем приехать в Вашингтон. На данный момент мы распланировали государственные приемы на осень и начало зимы, однако я напишу вам, когда представится случай. Вероятно, это случится в марте или апреле, и надеюсь, что в это время вы будете свободны. Ваша идея об аккомпаниаторстве мистера Бернстайна превосходна, и в том случае, если вы согласитесь приехать, я скажу ему об этом.

И еще раз позвольте мне сказать, какой великой честью было бы услышать ваше пение в Белом доме, и я сознаю, какое это было бы поистине незабываемое событие.

Искренне,

Жаклин Кеннеди[263]

.

Неизвестному адресату – по-итальянски

Милан, 21 июля 1963

Дорогой профессор,

я тоже не забываю о вас, «don’t fish for compliments»[264]. Дело в том, что я не являюсь профессором словесности и даже более того – у меня несносная привычка вообще не писать, и это мой тяжкий грех. К тому же я частенько покидаю свой обычный круг, и могу вас уверить, что прекрасно обхожусь без интриг, сплетен и т. д.

Что касается новостей, о которых вы у меня спрашиваете, то вкратце:

– В Ла Скала и в Италии в этом году я петь не буду

– Я не замужем за Онассисом, потому что я все еще замужем за Менегини

– Нет, никакого примирения с матерью не произошло, если не считать того, что я ее содержу, и видите, какое действие производит небольшая сумма денег!

Я вполне довольна жизнью, как вы говорите, и единственная причина, по которой я не пою в Италии, не только в продолжительных судебных неприятностях, которые мне доставляет мой муж, но и в тех отвратительных и не менее докучных подстрекателях, что избрали меня мишенью, и во многочисленных «крикунах» [раешниках] театров всей Италии вообще и Милана в частности. Я так сожалею об этом, но после многих и многих лет борьбы с четырьмя бузотерами я уже не верю, что оно вообще того стоит. Поэтому я и уезжаю петь за границу – там, даже если вы в один из вечеров окажетесь не в форме, вас всегда поймут и отнесутся по-человечески.

Я думаю о вас, как и всегда, и простите, если я не слишком хороша как сочинительница писем.

Сердечные приветствия.

Мария Каллас.

Леонидасу Ланцзонису – по-английски

22 июля 1963

Дорогой-дорогой Лео!

Наверняка ты уже получил 600 долларов, я посылала их тебе, чтобы погасить последние долги моей дорогой матушки. Кстати, она снова дает, уж не знаю, по своей воле или нет, интервью итальянским журналам. Только что я прочла одно из них в «Дженте». Напомни ей, что если появится еще одно, мы, и ты и я, окончательно порвем с ней всякие отношения. Я не хочу никаких статей, ни добрых, ни злых. И еще, Лео, хватит долгов. Я отказываюсь платить вперед. Ты должен помочь мне внедрить ей в голову хоть немного здравого смысла, заставить осознать ее положение, чтобы она наконец закрыла свой прелестный рот на замок.

В любом случае это как раковая опухоль. Возможно, мне никогда не удастся избавиться от этого и от последствий.

Как ты там, дорогой Лео? Ведь я не видела тебя еще с той встречи в Нью-Йорке. Что поделываешь? Все хорошо? И у Салли тоже?