Мария Каллас. Дневники. Письма

Я уже говорила тебе, что не сказала последнего слова. Я имею в виду – как сопрано. Я есть и в всегда буду именно сопрано, и я упряма. И не отступлюсь, пока буду дышать. Мне кажется, ты меня недооцениваешь.

Я всегда думаю о тебе с дружеским чувством и всегда помню.

Нежно обнимаю вас, тебя и твою дорогую Розетту.

Мария.

Уолтеру Каммингсу – по-английски

Париж, 16 марта 1964

Дорогой Уолтер,

меня так огорчил, что я так и решилась окончательно приехать именно в Чикаго.

У меня ведь в том же месяце записи. «Дон Карлос» полностью и, может быть, еще и «Травиата», так что сам видишь, выбраться трудновато. Мои спектакли «Нормы» – 22, 25, 31 мая, 6, 10, 14, 19, 24 июня. Сообщи мне, когда приедешь. Посмотрю насчет билетов.

Я так спешу увидеть вас обоих. А до этого еще так долго!

Обними Тиди за меня и за мальчиков. Кланяйся, пожалуйста, твоей семье и общим друзьям.

Дружески,

Мария.

Герберту Вайнштоку – по-английски

Париж, 21 марта 1964

В это время я буду в Париже готовиться к «Норме», и мне не терпится тебя увидеть. Оставайся в добром здравии и прости мне краткость, ибо уже поздний час – половина третьего ночи – и я очень устала.

Завтра тяжелый день (я записываю арии из опер Верди).

С дружескими чувствами и до скорого. Мой телефон: Клебер 5695.

Мария.

P.S. Я получила твою книгу.

Леонидасу Ланцзонису – по-английски

Париж, 21 апреля 1964

Дорогой Лео!

Отец дал мой адрес больнице Ленокс, и я, соответственно, я получила оттуда счет. Пожалуйста, возьми его с собой как подтверждение и займись лично всем, что нужно моему отцу, все проконтролируй сам, и устрой так, чтобы ко мне не мог обратиться никто, кроме тебя. Не хочу вообще связываться ни с докторами, ни с его новой семьей.

У меня сейчас очень важный и деликатный момент в жизни. Мне через 20 дней петь «Норму», и я не могу допустить, чтобы мне докучали письмами или счетами.

Мне несносна даже мысль о том, что к его изголовью, больного-то, сядет незнакомая женщина, а не в Афинах, где я или сестра могли бы наскоро посещать его, но не на другом же континенте. Ненавижу его за то, что он мне это устроил. Прости мой жестокий выпад, но невозможно не разозлиться больше моего на такую отвратительную ситуацию. Я уполномочиваю тебя от своего имени заняться всем этим так, будто я была бы там сама. Попроси моего отца никому не давать моего адреса. Я и без того достаточно занята, чтобы вести еще и другие дела.

Если уж моему отцу хватило безумия снова жениться – при том что он болен, стар и на моем иждивении, – не соблюдя элементарных приличий и не сообщив об этом мне, ему остается только продолжать в том же духе и оставить меня в покое. Насчет финансирования – ты все мне скажешь, и я вышлю деньги непосредственно тебе. Я возмущена тем, что он остается в Америке, а вместе с ним и все денежки. Мы уже давно обговорили все это. Обсуждали расходы, путешествия, новый дом и тому подобное. А теперь вот еще что!

Ты дипломатичен, знаешь и понимаешь меня, все хорошие и дурные стороны моего характера, но скажи им все это понежнее, когда сможешь, уточнив, что говоришь от моего имени. Пусть он просит обо всем тебя лично, если что ему понадобится, потому что в случае получения других писем моей горничной приказано мне их не показывать. Перед самой премьерой я не должна отвлекаться ни на какие заботы, и обычно даже театр не отправляет телеграмм.

Дорогой Лео, я глубоко огорчена, если обидела Пападжонов[274], мы ведь добрые друзья, но еще и как мачеха, и все такое, я не хочу иметь никаких отношений. Слишком я стара для таких глупостей. У него теперь есть супруга, чтобы о нем позаботиться. Он сам ее выбрал (в его-то годы!) и она, кажется, из зажиточных. Я не знакома ни с ней самой, ни с ее семьей.

Снова повторю – мне так жаль тебя расстраивать. Я так надеялась, что, разрешив ситуацию с матушкой, наконец-то обрету покой, но мне не везет с родителями. Жаль. Но тогда, дорогой Лео, заставь его понять. Он выбрал других людей, пусть бережет их, а я по-хорошему заканчиваю со всем этим.

Попытайся избежать любой скверной огласки, но объясни ему, что я не могу одобрить его новое положение. Я просто потрясена тем, что он заболел, да еще в Нью-Йорке. Я никогда не прощу его. Его место было в Афинах рядом с дочерью. Подумать только, он, в его-то годы, увлекся женщиной!

Я должна поторапливаться, очень устала, много репетиций и т. д., а эта ситуация мне досаждает и ставит в затруднительное положение. Прошу тебя, попытайся меня понять. Хватит с меня эгоизма моих родителей и их полнейшего безразличия ко мне, и тех последствий, какие их поведение имеет для моей карьеры и личной жизни и моих чувств.

Мой долг – дать ему то, в чем он действительно остро нуждается, а после этого я не хочу больше никаких отношений. Надеюсь, газеты не будут воспаленно трезвонить об этом, потому что иначе я прокляла бы даже то, что родители у меня вообще есть. И то, что он болен, – это сейчас преступление. Но у них, очевидно, к этому особый дар.

Обнимаю тебя дружески.

Мария.