Мария Каллас. Дневники. Письма

[275]

Леонидасу Ланцзонису – по-английски

Париж, 29 апреля 1964

Дорогой Лео,

я в недоумении: как такое могло произойти за эти последние дни, когда все так хорошо? Я ужасно занята репетициями «Нормы» плюс костюмы, фотографии, парики и все остальное сопутствующее. Я по-прежнему не выношу беспредельного эгоизма и глупости моего отца. И все-таки надеюсь, что ему лучше, но хотела бы знать поточнее, как он там живет. Я слышу о нем только плохие новости. Если он и вправду так тяжело болен, дай мне знать об этом телеграммой или позвони по телефону, и, если он должен умереть, сделай как-нибудь так, чтобы он умер в хороших условиях, потому что, если он перед смертью окажется в дурных руках или что-нибудь в таком роде, обвинят в этом только меня. С этого дня я буду посылать тебе сверх обычного еще 200 долларов только для него. Но напоминаю тебе, что никакую супругу я не содержу. Лично я не желаю никаких отношений с этой семьей. Они были добрыми друзьями (надеюсь!), но считать их своей семьей, это, в конце концов, дело совсем другое! Я не эгоистка, просто я действительно не люблю, когда подобные глупости совершает человек, уже достаточно поживший на свете, чтобы прислушаться к голосу мудрости. Он очень расстроил меня. Наверное, даже больше, чем моя мать.

В любом случае сделай так, чтобы меня не впутывали в эти пересуды. и, пожалуйста, действуй от моего имени, с мудрой осторожностью, как всегда, и в моих интересах. Мне нравится, что ты со мной как отец.

Все дружеские чувства мои – тебе и Салли.

Мария.

P.S. Пожалуйста, держи меня в курсе и не позволь ему умереть при таких обстоятельствах, чтобы потом критиковали меня. Не доверяю я этим Пападжонам. Они написали моей сестре, что он умирает от рака в ужасной больнице, где полно негров и т. д.

Неизвестному адресату – по-французски

Париж, 29 апреля 1964

Дорогой месье Гёзи,

как мне понравился портрет «Паста»[276], и могу вас уверить, что сохраню его как амулет для будущих моих выступлений в «Тоске», надеюсь спеть там так, как хочу я сама.

Еще раз спасибо. Искренне ваша

Мария Каллас.

Лео Лерману – по-английски

1 мая 1964

Дорогой Лео,

как бы мне хотелось, чтобы ты приехал послушать «Норму», я так надеюсь, что будет хорошо!

Получила твою телеграмму. Бинга увижу в июне. Он уже написал мне. Сперва послушаю, что у него там на уме, а потом приму решение[277]. Как там ты, дорогой друг мой? А вот я очень счастлива! Постучим по дереву. Сильна как кобылица (то есть насколько могу быть сильной, ведь я никогда не была такой крепкой, какими бывают настоящие лошади, даже когда была толстая). Я кобыла чистокровная. Весьма нежная и чувствительная! Вот вам всем!

Люблю тебя, и пиши мне.

Мария.

[278]

Леонидасу Ланцзонису – по-английски

17 июля 1964

Не отвечала раньше, потому что была занята, да и письма твои до меня дошли с опозданием. Моя горничная опасается меня рассердить и не понимает по-английски. Не нахожу даже слов благодарности за все, что ты делал и продолжаешь делать, дабы избавить меня от неприятностей. Как знать, может быть, в Афинах увидимся.

На всякий случай я даю тебе более точные указания насчет моего банка. Потратив деньги, если можешь, сразу же одолжи их и напиши мне, а я немедленно вышлю тебе, чтобы ты смог вернуть долг. Поступай как сочтешь нужным, Лео. Теперь пиши мне в Афины по адресу: с/о Olympic Airways[279], площадь Конституции.

Передай матери, что я категорически против ее путешествия. Я больше не хочу никаких путешествий или денег, пущенных на ветер. И намерена твердо стоять на этом, Лео. И скажи ей, чтоб прекратила донимать мою сестру своими глупыми письмами.

Сейчас мне надо спешить на сеанс звукозаписи. Это последний. Итак, крепко вас обнимаю, тебя и Салли – и помни, до конца августа в Афины по этому адресу.

Твоя Мария.