Мария Каллас. Дневники. Письма

«Благородство под давлением» – это замечание Эрнеста Хемингуэя[313] часто вспоминают, говоря о достоинстве людей, которые сильнее других. Вы подверглись самым жестоким нападкам, и, судя по тому, что мне довелось прочитать в прессе, ответили с такой же мерой благородства, которая позволяет гордиться вами (особенно потому, что я не сомневаюсь в буре внутренних чувств, скорее негативных, при видимом владении собою). Тем лучше для вас… и всего самого лучшего – вам!

Надеюсь, что здесь мы с вами увидимся без проволочек, и, хотя я не смею рассчитывать так же «без проволочек» и услышать ваше исполнение, все-таки предполагаю, что ждать этого не так уж долго – насколько это совместимо с требованиями художественного порядка. Да что там – я мог бы пойти еще дальше и поуговаривать вас, советуя вернуться к работе как можно скорее.

Со всем уважением,

Ирвинг.

Ирвингу Колодину – по-английски

Париж, 26 октября 1968

Дорогой Ирвинг,

если письмо вообще может быть прекрасным и воодушевлять, то это оно, именно ваше письмо. Я всегда была о вас самого высокого мнения, но оно подтвердило мне это лишний раз. Горжусь тем, что столько людей и друзей ценят мои достоинства, будто они есть у меня, и ваше письмо навсегда останется запечатленным в моей душе и сознании, дорогой друг.

В дальнейшем я еще напишу вам о будущих проектах или решениях. Сейчас я стараюсь взять себя в руки, и лечу сломанный хрящ – помимо прочего.

Ваш преданный друг

Мария.

От Эльвиры де Идальго – по-итальянски

Милан, 24 октября 1968

Мария моя дорогая,

тут на днях завтракали, были Маноло и еще несколько друзей, и меня очень встревожили твои новости. Маноло звонил, и Бруна сказала ему, что ты выходила, что ты успокоилась и душа твоя прояснилась. Ты не представляешь, как печально мне было в те дни! Как ты дорога мне и как я люблю тебя! Я была готова прибежать к тебе, соблаговоли ты только дать малейший знак. Ты в письме говоришь. что «совершенно освободилась от кошмара, который называется любовью-разрушительницей». Дорогая моя Мария, я даже вообразить не могла, что все кончится так внезапно и грубо – бракосочетанием, таким смехотворным, словно это все происходит в оперетте!!! Горячо умоляю тебя – сообщи мне какие-нибудь новости о себе, и, если ты считаешь, что моя компания может принести тебе хоть немного облегчения, я готова в путь хоть сию минуту. Здесь все так любят тебя и молят Господа, чтобы ты смогла снова стать той величавой Марией, какой всегда была. В этом случае твое благородное молчание принесет тебе еще больше величия, и у тебя есть поддержка друзей, восхищение и всеобщая любовь. Все тебя обнимают, а от меня – материнский поцелуй.

Эльвира.

Эльвире де Идальго – по-итальянски

29 октября 1968

Спасибо за твое милое письмо. Жестоко так говорить, но они оба расплачиваются за это, и еще будут расплачиваться, вот увидишь.

Хуже всего то, что он ничего мне не сказал о своей женитьбе. Думаю, после того как я была с ним девять лет, он должен был сказать, чтобы я хоть узнала бы обо всем не из газет. Но я считаю, что он обезумел, и по этой причине я изгнала его из души моей. Мне предстоит работать, как только я смогу, после хряща. В любом случае по меньшей мере до следующего года я ничего делать не смогу.

Сейчас у меня все хорошо, конечно, с учетом всех моих обстоятельств, и я благодарю тебя за твою любовь ко мне. Скоро напишу о вероятных проектах, поскольку сейчас пока еще ничего не решила.

Как всегда, с любовью и уважением,

твоя Мария.

От Лукино Висконти – по-итальянски

Рим, 4 ноября 1968

Дорогая, дорогая Мария!

Спасибо за твое прекрасное письмо. Прошло столько времени, и после долгого молчания оно доставило мне удовольствие несказанное. Разумеется, в последнее время я думал о тебе очень часто, и всегда с таким же восхищением, о котором написал в телеграмме, ибо доказательство моих чувств к тебе телеграф передает быстрее, чем почта. Ты превосходно понимаешь такие вещи.

Поверь мне, в жизни (и я в этом все больше убеждаюсь) подлинный высший класс проявляет себя в опасные минуты. И вот ты показала им всем, тем, кто живет в поверхностном и карьеристском мирке, и всем остальным, представителям других слоев, других [социальных] классов, что значит женщина из высшего общества и артистка высочайшего уровня – как морального, так и эстетического.

Ты заткнула рты им всем!

Но не будем об этом. Все уже в прошлом, и я уверен, что и ты тоже воспринимаешь все как минувшее. Только будущее имеет значение. Настоящее и будущее. И все в твоих руках. Знаю, что ты уже всматриваешься в грядущее и заглядываешь далеко вперед, и мы, те, кто верит в тебя, мы всегда с тобой. Как в прекрасные дни битвы.