Мария Каллас. Дневники. Письма

Говорят много всякого, полным-полно писка и визга, если тебе угодно. Я скептически настроен по отношению ко всем вымыслам, приписываемым тебе. Знаю, что ты женщина чрезвычайно совестливая, осмотрительная и умная, и ничуть не верю в те сплетни, которые слышны и справа и слева. Знаю, что ты возвращаешься к работе. И никто не радуется этому больше меня. Из Далласской оперы мне давно приходили запросы: не могу ли поставить спектакль с твоим участием, а именно «Травиату». Поскольку предложение исходило от театра, а не от тебя самой, оно немножко смутило меня. И я ответил примерно так: если с Марией Каллас – всегда готов. Но запросил еще и побольше серьезных объяснений и подробностей. Прежде всего я ожидал подтверждения от тебя. Но раз его так и не последовало, – я решил, что не стоит рассматривать такое предложение реально и конкретно.

Недавно я прочел в местных газетах, причем в очень хвалебном тоне, что ты согласилась сниматься в фильме Пазолини в роли Медеи.

Такая новость, разрекламированная с большой шумихой, повергла меня в странное состояние духа. Я подумал: но как же так? Прекрасная Мария телом и душой впряжется в исполнение роли в кинематографе, как будто отказываясь от певческой карьеры, как будто, сказал я себе, некто словно бы утратил дарования великой вокалистки, дабы предаться кино, к тому же кино отчасти авангардному, в стиле Пазолини, это немного похоже на Иру [фон] Фюрстенберг или, что еще хуже, на низложенную Сорайю. Я подумал, что это необдуманный поступок с твоей стороны, и это не очень достойно тебя. Я подумал: «Да это все жалкие сплетни!» И это все, должно быть, неправда, досужая болтовня, трюк продюсера, чтобы сделать рекламу на твоем имени, или даже хуже – заполучить (твоим именем) кредиты на съемки. Прости, что говорю так чистосердечно, но я верю, что ты ведь тоже сочтешь по-настоящему дружеские чувства поводом, единственным поводом предельно ясно высказаться.

А поскольку я знаю тебя как женщину очень придирчивую – будь осторожней, Мария. Начинай снова петь. Возвратись к твоей публике, которая ждет тебя и не желает в тебе разочаровываться. Потом, если уж это так тебя привлекает, попытай счастья в кинематогрфе, но с большой осмотрительностью. Кино – это злобный зверь, оно может повредить такой женщине, как ты, так же как подчас может одарить славой людей бездарных. Это обоюдоострый меч!

Я всегда в твоем распоряжении и готов сказать тебе все, что подсказывает мне мой собственный опыт, и всегда рядом, если захочешь моего совета. Но первый мой совет таков: прежде всего, и самое главное – снова стань Марией Каллас. На этом (с надеждой, что не слишком тебе надоел) обнимаю тебя с самыми дружескими чувствами.

Лукино.

Максу Лоренцу – по-английски

Париж, 14 сентября 1968

Дорогой Макс,

надеюсь, вы еще помните те странные дни, когда мы с вами пели вместе. Надеюсь, что у вас все идет хорошо и что вы, Макс, довольны жизнью. Я живу своей – насколько это в моих силах.

Мне интересно, не сохранилось ли у вас записей нашего совместного «Тристана»[314]. Мне сказали, что одна такая запись у вас есть, и я была бы счастлива тоже иметь ее для собственного удовольствия. Не могли бы вы написать мне, есть ли она у вас действительно? И в любом случае мне бы хотелось узнать о том, что нового у вас.

Дружески и с наилучшими пожеланиями,

Мария Каллас.

Нино Коста – по-итальянски

Париж, 20 ноября 1968

Дорогой Нино,

спасибо за твое милое письмо и мысли обо мне. Иногда я просматриваю фотоальбом со снимками «Медеи» в Ла Скала. Они такие красивые и сделанные с такой любовью. Я так благодарна тебе за них.

Могу ли просить об услуге? Мне было бы нужно несколько копий фотографий «Травиаты» в Далласе. Той, где все в тумане, этот кадр ты так отрабатывал, что восхитил всех.

До скорого, как знать, и спасибо, дорогой Нино.

Сердечно,

Мария Каллас.

P.S. Большого размера [фотография], и маленькие тоже.

От Леонтины Прайс[315] – по-английски

18 декабря 1968

Дорогая мадам Каллас!

В эти дни мысли мои были полны лишь вами, так примите же и от меня слова пожелания счастливого Рождества и Нового года, полных всем тем, чего желаете для себя вы сами.

Я всегда молюсь о вашем здоровье и вашем счастье, и хотела бы сказать вам: лучшее, что было в моей жизни, – это встреча с вами у вас дома в Париже в 1968-м. Никогда не забуду я вашего благорасположения к нам. Да благословит вас Бог.

С глубочайшими уважением и восхищением,

Леонтина Прайс.

1969

Роберту Кроуфорду[316] – по-французски

Без даты (вероятно, начало 1969)