Я люблю все роли, какие мне довелось спеть. Виолетта, Анна Болейн, Медея… Да, одно время я была без ума от роли Федоры, список можно продолжать, сами видите, я всегда люблю ту самую роль, над которой работаю в настоящий момент. Но с Нормой все не так. В ней много от меня самой. Норма может показаться очень сильной, иногда жестокой, но на самом деле она овечка, которая рычит как лев; это женщина рассерженная, и она с гордостью демонстрирует собственные чувства, в финале доказывая, что не способна на озлобленность или несправедливость в той ситуации, за которую сама же должна быть в ответе. И в «Норме» я плакала настоящими слезами.
Я думаю об этом, когда просыпаюсь по ночам. В первой сцене «Нормы» совершенно необходимо представить персонаж под возвышенную мелодию Беллини, а не с помощью разрозненных красивых звучаний. В Норме гораздо больше от исступленной женщины и матери сыновей своего римского любовника, нежели от пророчествующей полубогини, какой ее знают одни лишь друиды. Вправду ли у нее предчувствие, что римляне сами навлекут на себя свое поражение? Как у женщины, философски рассудившей, думаю, что да; а вот как у полубогини – не уверена, пусть даже позднее она оказывается правой. Сама она не считает себя полубогиней. Если когда-нибудь она и верила в такое, то лишь потому, что ей это внушили, но все рухнуло, когда она влюбилась в римлянина и, став матерью, нарушила все священные обеты целомудрия. Она пытается лишь выиграть время, пользуясь своей властью и философией, чтобы умиротворить свирепых друидов, когда те требуют выступить войной против угнетателей-римлян. И вот, когда наконец она одерживает над друидами верх, – после этого и звучит «Каста дива», мольба о мире, в которой Норма просит помощи и совета у богини целомудрия. В последнем акте Норма уверена, что ситуация под ее контролем, но внезапно нахлынувшие чувства заставляют ее потерять голову. Но и тогда она остается благородной до конца, и ее благородства хватает на то, чтобы освободиться, не превратившись в обиженную сентиментальную дурочку. Вот в чем ее очищение.
Медея
Поначалу я представляла Медею статичным персонажем, предводительницей варваров, которая с самого начала знает, чего хочет. Однако со временем я стала лучше понимать ее; Медея определенно персонаж чрезвычайно злой, но Ясон еще хуже. Она была права в мотивах, но не в деяниях. Причесываясь поаккуратнее, я пыталась придать ей более человеческий облик, чтобы лучше подчеркнуть живость ее женского естества. Я представляла ее необузданной, тихой с виду и очень сильной внутренне. Счастливые дни с Ясоном канули в прошлое; теперь ее пожирают страдание и ярость. Когда я пела эту роль в первый раз, мне казалось важным сделать Медее изможденные щеки и негнущуюся шею. В ту пору я выглядела гораздо более округло, и меня не устраивало, что у меня никак не получалось сыграть ее такой. Я пыталась, как только могла, изображая это с помощью отемняющего грима шеи. Скажем ясно и сразу – Медея не гречанка. Многие, и даже среди критиков, ошибочно утверждали, будто в моей Медее нет абсолютно ничего греческого, хотя по крови-то, смею напомнить, я натуральная гречанка. Медея – единственный персонаж в этой опере, который негреческого происхождения. Она царевна варварской Колхиды – цивилизованные греки отказываются считать ее равной себе. Медея-гречанка просто уничтожила бы драму. Убийство детей – не только отмщение, это еще и главным образом способ уйти из мира, чуждого ей, в котором она не может больше жить. Для Медеи и ее племени смерть – не конец, а лишь начало новой жизни. Ясон же вместо богатства и власти получает в наследство мир хаоса.
Травиата
Я любила Виолетту за ее сильное чувство собственного достоинства и благородство и в конце концов пришла к очищению, сумев не стать обиженной сентиментальной дурочкой. Она молода и красива, но весь первый акт ее главное несчастье то и дело напоминает о себе. «Ах, любовь моя, да кому до этого дело!» – иронически усмехается она, хотя ей самой вовсе не до смеха. Когда гости уходят, она продолжает размышлять о своей жизни. Доселе она не знала, что такое любовь, боясь, что это чувство разрушит ее эгоистическое существование, полное легкомысленных наслаждений. И когда любовь настигает ее, она поначалу сопротивляется, но быстро открывает в себе способность отдавать.