Мария Каллас. Дневники. Письма

Позавчера я ходила с греческим журналистом и одной дамой в греческую православную церковь, поставить свечку за нас и за мою первую «Норму». Ты знаешь, что я хотела пойти в православную церковь. Понимаешь, нашу церковь я чувствую больше, чем вашу[89]. Странно, но это так. Наверное, я просто привыкла, и она, наверно, все же более теплая и праздничная. Не то чтобы я не любила твою, которая теперь и моя тоже, но я питаю истинное благоговение к православной церкви. Прости меня, милый, ты понимаешь, не правда ли? Ну вот, я ходила туда, и мне кажется, это мне помогло, потому что в самом деле те, кто был вчера, не знали, что и сказать о таком энтузиазме. Был Скотто, бедняга, по словам Раковски, он не мог усидеть на месте! Он говорил: «Вот что значит петь, вот что такое пение прошлого» и восхищался моими пианиссимо и успехами, которые я сделала за эти несколько лет. Потом, в конце представления, когда я была еще на сцене, Грасси Диас позвал меня и примчался, чтобы обнять меня и расцеловать со словами «Когда я в восторге, я должен это выказать, а сегодня я плакал, что случается со мной нечасто». Потом я слышала хористов, они хотели воздать мне должное, сделать подарок, в таком все были восторге. Бедняги! Ну вот! Добрый и милосердный Господь всегда дает мне реванш. И это потому, что мы никому не сделали плохого и столько работали ради всего, что имеем, не правда ли, дорогой?!

А ты, любимый, как поживаешь? Что делаешь? Сколько нежности я хочу отдать тебе. Я полна тобой, твоей душой, тонкой, чистой, благородной, до чего же такой, какая мне нужна. Хочешь, скажу тебе забавную вещь? Ты посмеешься, а может быть, и нет, потому что, возможно, делаешь то же самое. Иногда я смотрю твои фотографии и разговариваю с тобой или сыплю нежными и ласковыми словами, как будто передо мной ты во плоти. Ты не смеешься, правда? Понимаешь, я так тебя люблю, а теперь к любви добавилось мое величайшее уважение и почтение за то, что ты сделал меня своей, так что ты можешь себе представить, сколь велика моя любовь!

Любимый, подумать только, через месяц, если будет Богу угодно, мы увидимся и всегда будем вместе, заботиться друг о друге, любить друг друга. Вот почему наша любовь так велика. Один дарит другому, и чем больше дарит один, тем больше дарит и другой. Это и есть любовь, о которой я всегда мечтала. Теперь она у меня есть, и я буду беречь ее как зеницу ока. Но она нуждается и в твоей помощи.

Новость: мой крестный женился на этой ужасно неприятной и гадкой Салли (так ее зовут). Видно, я своим замужеством подала ему пример! И еще, помнишь того швейцарца, который дал мне пинка, потому что я была ему не нужна, это ведь из-за него я переключилась на тебя, не правда ли!? Ну вот, он прислал мне сообщение о своей женитьбе 21 мая. Сейчас он, стало быть, уже женат. Но он послал его твоей маме, и она мне его переслала с иронической припиской «Не плачь и прости его!» Бедняга, насколько я понимаю, он все еще думает обо мне любовно, ты помнишь, в Вероне он попросил встречи со мной, хотел поговорить перед отъездом. Он тогда сказал мне «Если ты получишь сообщение о моей женитьбе, это будет означать, что ты так и не покинула мое сердце. Но однажды я должен жениться, чтобы завести детей. Мы такие, мы должны создать фамилию ради фамилии». Бедняга!!! Ну вот, я написала поздравление и послала фотографию. Теперь, когда он женат, я могу это сделать, ведь, если бы я сделала это раньше (он просил еще на пароходе, когда влюбился), он накрутил бы себя, правда?

Еще Скотто сказал, что Багарози уже некоторое время в Италии и совсем упал духом. Даже мама пишет, что мой отец видится время от времени с его Луизой и она кажется ему безумной, так им плохо. Она сказала ему, что хочет увидеться с мамой, но боится, что она начнет говорить обо мне, поэтому не хочет ее видеть. Представь, как она, наверное, меня ненавидит. Отвратительно!

Дорогой, завтра я напишу тебе и пошлю газеты. Обнимаю тебя, ты знаешь как, и целую любовно и страстно! Я бесконечно тебя желаю. И столько о тебе думаю. Пиши побольше и почаще. Поцелуй Пиа, и Джанни, и особенно твою маму.

Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Буэнос-Айрес, 20 июня 1949

Мой дорогой, дорогой!

В эти дни ты должен простить меня, что не могла писать тебе часто. Я была так занята своей работой, которая требует меня всю для моей битвы здесь. Как ты уже понял, я была под ударом и нашла здесь очень враждебную атмосферу, кроме Грасси Диаса, все! Так что я должна была дать им маленький урок моего превосходства и ценности исключительно хорошим пением. И я спела хорошо! Так, что театр чуть не рухнул. Никогда он не видел подобного успеха. Даже с Муцио[90]. Больше я ничего не могу сказать. Они были вынуждены проглотить все свои слова, паршивцы!

А теперь, если будет Богу угодно, еще один урок с «Аидой»! А потом я вернусь, чтобы найти утешение, покой и любовь в твоих объятиях, это единственное, к чему я стремлюсь.