Мария Каллас. Дневники. Письма

Дорогой, мне тебя не хватало в вечер премьеры. Я проплакала весь вечер от волнения после такого триумфа! Плакала, потому что мне тебя не хватало. Любимый, я уже не знаю, как мне выдержать без тебя! Я вернусь, милый, я вернусь, потому что ты как я, мы нужны друг другу. И, милый, мы можем гордиться, что у нас такая большая любовь, редкая и недоступная для всех. И мы, если Бог даровал нам эту величайшую милость, должны быть ее достойны, хранить это чувство и жить им. Слышишь, любимый? Я буду стараться изо всех сил и знаю, что ты тоже! Помни, я люблю тебя безумно, безумно, потому что, рассуждая здраво, знаю и вижу, что ты этого заслуживаешь, и весь смысл моей жизни только в тебе. Ты знаешь и можешь мне дать, отдать, создать все это счастье.

Если тебя не будет со мной или ты меня разочаруешь, я потеряю всю веру в жизнь, и разрушу все, что есть лучшего во мне, и просто не выдержу. Я не прошу ничего другого, только чтобы ты об этом помнил. Ты все, все для меня. Я живу для тебя и горжусь, что у меня такой мужчина! Я счастлива, что ты сделал меня своей, и горда, что зовусь Менегини! Когда я вернусь, мы осуществим все наши мечты и надежды, правда, милый? Было бы здоровье.

Милый, мне осточертело здесь. Я уже ненавижу Байрес. Ужасный климат, переменчивый и коварный. Слишком много угля повсюду. Высунешь нос наружу – и сразу лицо черное от угольной пыли. И все время чувствуешь себя усталой! Влажность по максимуму. Да еще фашизм по максимуму! К счастью, я отказалась от этой фотографии, которую Паскуа хотел мне послать и, по его словам, не смог отправить. Одному Богу известно, что бы случилось, а я не намерена влипать в неприятности, ни под каким видом. Что скажешь? Все фашисты мира здесь! И как раз опера под началом Эвиты[91].

Они хотят «Пуритан» на будущий год и, кажется, уже сейчас ждут от меня подтверждения. Что мне делать, скажи? Если до конца июня? Что скажешь?

Гадкие гады, я должна заплатить налоги, говорят, пятнадцать процентов!

Вот уже несколько дней я не получаю от тебя писем. Но, может быть, придут сразу 6.

Чао, любимый. И после 5-го не пиши больше сюда. Хорошо? Подумать только, через почти 20 дней я буду с тобой! Думай обо мне, люби меня, как я тебя люблю.

Всегда твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Буэнос-Айрес, 22 июня 1949

Мой дорогой и обожаемый,

посылаю тебе газеты, которые для здешних пишут на диво хорошо. Но я не могу тебе сказать, как восторгалась публика моей Нормой[92]. Они просто обезумели! Сегодня я пела очень хорошо, последний раз «Турандот» (если будет Богу угодно, довольно ее). Теперь я хочу спеть «Аиду», и мы об этом еще поговорим! Пока репетирую, если будет Богу угодно. Это ведь он управляет, правда?

Целую тебя пламенно, и, дорогой, ты не знаешь, как я тебя желаю, до безумия!

Навсегда твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Буэнос-Айрес, 22 июня 1949

Моя обожаемая и божественная любовь,

именно сегодня, в день твоих именин, я получила 2 твоих прекрасных письма, даже самых лучших! Я должна попросить у тебя прощения, я зря обвиняла тебя, что ты пишешь мало. Но сейчас я тебе скажу! Эти два, что пришли сегодня, от 30 и 31 мая! После того как я получила твое последнее от 18 июня, ты можешь поверить! Кто знает, где они затерялись. С ума можно сойти!

Любовь моя, они так прекрасны, твои письма! Я уже прочла их 3 раза, я получила их в 1 час, а сейчас 2 часа пополудни. Я поела. Серафины тебя целуют, они часто говорят о тебе, и меня просто разрывает от счастья и гордости. Во время «Нормы» они только и говорили: «Ах, если бы здесь был Баттиста!» Дорогой, они тебя любят просто невероятно! Одержимы тобой! Она, после «Каста дива» на генеральной пришла за кулисы, плача от радости и удовлетворения за меня. Потому что люди были против меня, и они просто умирали. И маэстро тоже, после первого акта, на премьере, я подошла к нему в коридоре и увидела, что он плачет. Представляешь, как они меня любят. Ты знаешь, как он учит меня, правда? Ты слышал у него в Риме «Парсифаля»! Наши души связаны, его и моя, потому что я отвечаю ему музыкально. Так вот, он страдал, как будто это был он сам.

Вчера Ригаль в последний раз пела «Аиду». В следующей буду петь я. Представь, как любит меня Маэстро, он бился насмерть со всеми, кто был против меня, и вчера ликовал, потому что Ригаль имела несчастье сбиться на стелле[93]! Она правда дрогнула в «Cieli azzurri». Ее лучшая нота. Только она у нее и есть! И как раз в последнем представлении. А эстафету принимаю я. Еще вчера Пиччинато и Маэстро сказали мне, что хор и все остальные говорят: «Странно, Ригаль больше не нравится».

Видишь, милый, Бог велик. Надо только уметь ждать и не делать плохого. Представь себе, Серафин сегодня утром сам пришел проверить мои костюмы к «Аиде»! Я очень тронута его привязанностью и верой в меня. Есть за что быть благодарной! Я обязана им всем, правда?