Мария Каллас. Дневники. Письма

Когда вы приедете в Европу? Думаете ли быть в Вене на нашей «Травиате» с маэстро Караяном, в постановке Висконти? Это будет, кажется, 4 июня и до 20 или 21 июня. Если вы напишете мне, что сможете приехать, я займусь вашими билетами, вы, разумеется, мои гости, в любой вечер на ваш выбор. Я сообщу вам точные даты.

Дорогой мистер Бинг, теперь я говорю вам «до свидания», еще раз простите меня, пожалуйста, что я так ленива писать. Привет от меня вашей супруге и вашему дорогому беби[146]. Мой беби Той[147] чувствует себя прекрасно!

Мои наилучшие воспоминания всем нашим общим друзьям, а вам вся моя дружба.

Мария.

Лео Лерману – по-английски

16 марта 1957

Дорогой Лео!

Спасибо за твое письмо наконец-то и спасибо за твои новости. Я так и думала, что не могло быть иначе, мы все слышали ее «Травиату», даже когда она была в голосе[148]. Пиши побольше новостей. Я по тебе очень скучаю, дорогой Лео. Ты такой дорогой мне человек и очень дорогой друг. Мне очень жаль, что ты пропускаешь прекрасные представления, такие, как в Лондоне и здесь (в Милане). Публика безумствовала, и, слава богу, вся злая пресса успокоилась. Вероятно, они хватили через край, и люди это поняли.

Когда ты приедешь сюда? Пожалуйста, напиши.

С большой любовью,

Мария & Баттиста.

Рудольфу Бингу – по-английски

6 апреля 1957

Дорогой Рудольф!

Посылаю вам контракт с нашим другом Дарио Сория и прилагаю мои наилучшие пожелания. Как только я начну «Анну Болейн», напишу вам подробнее, так что простите за краткость этой записки.

Я надеюсь увидеть вас в Милане, когда вы приедете? Потому что в Вену я больше не поеду[149], наверно, отдохну. Напишите мне вашу программу, чтобы мы не разминулись, и по такому случаю мы обсудим все детали будущих гастролей, если возможно.

Искренне ваш друг

Мария.

Леди Кросфилд – по-английски

Афины, 30 июля 1957

Дорогая Леди Кросфилд[150]!

Я пишу вам, чтобы попросить меня извинить, если я не приду сегодня вечером. Видите ли, у нас с Маэстро репетиция в 18:30, она закончится довольно поздно (наша первая), мне нужно будет лечь пораньше и постараться говорить как можно меньше, так как у нас две репетиции завтра, утром и вечером. Я уверена, что вы меня поймете. И если вы по-прежнему хотите видеть меня после концерта, я буду счастлива прийти и быть с вами. Я позвоню вам завтра, чтобы назначить день.

Моя дорогая, вы же видите, что я стараюсь делать все возможное, чтобы дать этот концерт как можно лучше, – и я действительно устала.

Ваш друг, как всегда,

Мария.

От Афины Спануди[151] – по-гречески

Афины, 2 августа 1957

Господин директор!

Учитывая тот факт, что в «Театральных новостях», в вашей газете, с которой меня связывают священные узы, вчера появилась ссылка на мое имя, среди людей, присутствовавших на репетиции Марии Менегини Каллас, и поскольку в той же колонке было написано: «Эксклюзивные и достоверные источники нашей газеты подтверждают, что «неожиданная болезнь» Марии Менегини Каллас абсолютно ложна и была выдумана комитетом Фестиваля, чтобы оправдать отмену вчерашнего сольного концерта Каллас», я считаю своим долгом заявить следующее.

Великая греческая дива, не бывавшая на родине двенадцать лет, подвержена, разумеется, больше, чем кто-либо, испытанию чудовищной жарой последних дней. В первый же день по приезде она жаловалась на сухость в горле – вы знаете, что теперь она привыкла к гораздо более влажному климату. В среду утром она позвонила мне, чтобы сказать, что собирается на консультацию к знаменитому ларингологу. Во второй половине дня она снова мне позвонила и сообщила, что врач констатировал легкое раздражение голосовых связок, что не может не повлиять на ее голос. Поэтому она умоляла меня присутствовать на ее вечерней репетиции. Она пела в театре Герод Аттикус исключительно трудную сцену безумия Офелии из оперы «Гамлет» (Амбруаза) Тома и сразу констатировала, что ее горло «не отвечает», по ее собственному выражению, обширным техническим требованиям этой арии. Тогда же и мы констатировали легкую хрипоту, которая была очевидна в ослепительных вокализах на финальных нотах этой партии, написанной в регистре лирического сопрано, для исполнения которых, это общеизвестно, необходима кристальная чистота звука.

Мария Менегини Каллас выразила желание перенести ее первый концерт, и, чтобы оправдать это желание, она сама повторила арию Офелии, в силу своей добросовестности и чрезмерной требовательности к себе. Затем она заявила, что должна прекратить репетицию, чтобы горло не воспалилось еще сильней. Даже ее наставница госпожа де Идальго сказала ей, что находит ее «roca» (хриплой), что по-итальянски значит больше, чем охрипшая! Это правда, что великая дива покинула в тот вечер театр, приняв решение умолять комитет Фестиваля отложить на несколько дней, только на время, необходимое, чтобы ее горло пришло в норму, ее первый концерт.