Мария Каллас. Дневники. Письма

Ты видишь, что, куда бы я ни поехала, везде меня «радуют». Теперь вот новый скандал с пятым спектаклем в Эдинбурге. Они говорят, что я продинамила англичан и т. д. Хотя на самом деле тому виной неразбериха в Ла Скала. Еще в марте я предупредила, что не останусь после 30 августа[157], потому что был Сан-Франциско, и я должна была улететь 18 сентября, так что мне были нужны несколько дней подготовки, а также праздник в Венеции был назначен уже давно. Чтобы спасти Ла Скала от возможного процесса, я была вынуждена заявить, что нездорова, разумеется, никто в это не поверил, я слишком много пела, чтобы быть больной. В итоге опять скандал – такая моя судьба! Ты скажешь, что тем лучше, не правда ли? Пусть говорят дурно, лишь бы говорили!

Других новостей у меня нет, но я хотела бы спокойно и подольше поболтать с тобой. Как знать, не заедешь ли ты ненадолго сюда этой зимой. Я была бы счастлива, Эльвира. Мне бы так хотелось, чтобы ты, лучше всех умеющая оценить меня и мной восхититься, увидела бы меня в театре, на сцене, в этом уникальном обрамлении – Ла Скала.

Пиши мне и люби меня, как я тебя люблю, обнимаю тебя нежно и поцелуй от твоей Марии.

[158]

Рудольфу Бингу – по-английски

30 сентября 1957

Дорогой Рудольф!

Всего несколько строк, так как я больна, лежу в постели с этим ужасным азиатским гриппом. Представьте, в каком я буду состоянии, когда поднимусь, – кожа да кости – настоящая «Травиата» (постучим по дереву, только внешне). Что до Сан-Франциско, я была шокирована, узнав, что такие люди существуют. Возможно ли, чтобы артист никогда не болел? Надо ли лежать на смертном одре, чтобы нам поверили? Как бы то ни было, у AGMA[159] есть все подтверждающие документы, и я ничего не боюсь. Правда всегда побеждает. Я благодарю вас за ваше внимание и, конечно, понимаю, что я всегда по той или иной причине подвергаюсь нападкам, сама не знаю почему. Полагаю, это моя судьба.

Как бы то ни было, я действительно делаю что могу для наших будущих представлений в Метрополитене. Я жду эскизов к моим костюмам для «Травиаты». Думаю, что красное и черное будет лучше для 3-го акта. Что скажете?

Мы увидимся, вероятно, в ноябре на моем процессе (Багарози), только держите это в тайне (если вообще что бы то ни было обо мне может остаться в тайне). Боюсь, мне пора заканчивать письмо, потому что писать утомительно из-за жара. У меня кружится голова, и я сама не понимаю, что пишу. Как только я буду знать дату моего приезда, немедленно сообщу вам, а пока мои приветы вашей «детке»[160] и дорогой супруге. Мои «детки»[161] чувствуют себя хорошо.

Ваш друг

Мария.

Чарльзу Джонсону[162] – по-английски

Милан, 30 сентября 1957

Дорогой Чарльз Джонсон!

Спасибо, что восторгаетесь мной. И прошу вас, не жалейте, что защищали меня. У меня есть один недостаток, это честность. Я полагаю, что есть очень мало честных людей в этом злобном мире. Я сейчас нездорова, подцепила азиатский грипп. Так что пишу несколько строк из постели с жаром и всеми прелестями гриппа.

Я смертельно уязвлена тем, как со мной обошлись в Сан-Франциско, и клеветой на мое имя. Это моя судьба, мне дарят славу и одновременно наносят непрерывные удары и оскорбления. Мне очень жаль, но я не знаю, что делать.

В будущем году я посвящу больше времени Америке. Обещаю вам.

Мария Менегини Каллас.

PS: я не отказывалась петь для вас. Теперь вы понимаете, что С.Ф. (Сан-Франциско) оболгал меня?! Мне пришлось отменить гастроли, потому что я была больна. Не верьте всем глупостям, которые пишут в газетах!

От Георгия Калласа – по-гречески

7 октября 1957

Дорогие мои дети Мария и Баттиста,

Получил ваши письма. Я рад успеху Марии в Греции, Германии и Шотландии. Но мне жаль, что у нашей Мэри проблемы со здоровьем. Я уверен, что ты, Мэри, и ты, Баттиста, понимаете, что самое главное в жизни – беречь здоровье. И если человек заботится о нем, то он может все. Но если лишиться здоровья, это невосполнимая потеря. Я очень рад твоему решению уделять больше внимания здоровью прежде всего, а уж делам – потом.

Моя Мэри, я медлил с ответом тебе, потому что ждал со дня на день новостей от наших «великих тружениц» матери и дочери, где они и что делают. Недавно я узнал, что Джеки вернулась в Грецию, после того как провела 3-4 недели здесь. Чем она здесь занималась, я так и не узнал. Она рассказала в доме, где остановилась, где и сейчас живет твоя мать, что прошла прослушивание и ей это не понравилось, потому она и уехала. Что до твоей матери, она уедет через 2 недели и, к сожалению, еще здесь. Если я узнаю, что она уезжает, напишу тебе немедленно, я присматриваю за ней.

Моя Мэри, 2 недели назад адвокат Серони позвонил и принял мое заявление по поводу твоей матери, которое я посылаю тебе, чтобы ты знала, что я сказал на прошлой неделе.

Максвелл (Эльза) пригласила меня в свою квартиру, и мы проговорили час о многих вещах и в частности о тебе, о праздниках, которые она тебе устраивала и т. д. Заметь, Мэри, что я получил развод с твоей матерью в прошлом феврале.