Я спряталась на огороде за душистыми бревнами и из засады слышала, как приходили одни за другими по мою душу. Лида Леонтьева-Арьякас с мужем, Таня Розанова, Лида Богуцкая и еще кто-то, какие-то «дама и господин» (Ефимовы)[569]
. От любопытства я чуть не показалась из своей крепости, но утерпела, и вот у меня тихий свободный час.Вечер тихий, благословенный. В Лавре будет торжественная иллюминация с разноцветными кострами, фонтанами и прожекторами по какому-то академическому случаю. Лида, вероятно, приходила звать меня туда. Не пойду. Там будет и фейерверк.
Что это ты пишешь, друг мой, о «шествии в жизни по своим особым путям через боль и страдание других»? Ко мне применить эту пышную фразу просто невозможно.
О брате — «власть имеющем» — было сказано вот в какой ситуации. Вероника сказала о Борисе:
— Он как солнечный ветер над рожью, над степными цветами, теплый, солнечный, золотой, не губительный, но вольный, ласковый и непреодолимый.
Я, шутя, и сказала тогда:
— И власть имеющий? Да. Но он не замечает этого. Вот и все.
Ober Menschen, сверхчеловеком Борю конечно же я не считаю. Да и не надо это, если бы и повод был. Довольно было бы, если бы он был просто человеком, полноценным и настоящим.
Вообще мне неприятен вопрос в упор о праве на грех и преступление. Через боль и страдание других идти к какой бы то ни было своей цели нет ни у кого права. Пусть это право берут те, кто для цели оправдывает все средства. И вообще и оправдывать, и осуждать я отказываюсь. Вот уж, поистине, не чувствую никакого права (и вкуса к этому) — на какие бы то ни было приговоры.
Общей фразой, но мне очень понятной и живой, я скажу тебе, что мне кажется, что всякое злое, всякая беда и боль делается людьми, когда им самим плохо или когда они безответственны. Вспомни Николая Григорьевича. Он ли не был «хорошим» и он ли не делал «больно»? Он делал больно нечаянно. А было ли легче от этого? И боль, которую он приносил собою, иногда становилась богатством, а он сам оставался беднягой и нищим. И не очень ясно, кого больше жаль — Господи, помилуй всех.
О Наташе Р<ындиной>[570]
— не знаю ничего, помимо того случая, когда она очень помогла Боре в трудную минуту.Когда говорят о Марине Цветаевой и о Борисе, — всегда очень плохо о ней и очень хорошо о нем. И я рада за Борю, хоть ему и было трудно.
Жду вестей от Коли брата или о нем. Жив, слава Богу. Если захочешь, напиши ему и ты, мое милое «умное сердце», о маме, обо всех о нас. И может быть, не надо по возможности «делать больно»? Ах, странно, физически защемило, заболело, как-то отозвалось сейчас сердце — о братьях.
Я спросила Таню Розанову, не нужно ли ей дать свою рукопись (об отце и о Флоренском) — Флоренскому, перед тем как отдать ее в Румянцевский музей.
Таня пришла в дикое смятение: «О, он сумеет убедить меня, что ничего не было, — у него такая власть».
Я и Вавочка были у Фаворских. Смотрели его рисунки, гравюры, камеи. Говорили о новой книге Флоренского «Мнимости». Фаворский делает для нее обложку[571]
. Я рассказала о его статье «Символика цветов» — Владимир Андреевич очень заинтересовался. Сговорились о поездке к Торбеевскому озеру за 8 верст.…О предстательстве за Люцифера перед Богом Флоренский сказал мельком: «Это прелесть, интеллигентская прелесть». (То есть пустяки, пустые безделушки?)
Купили на базаре старинную икону — вариация рублевской «Троицы».
Вечером на сенокосе будто мама была со мной. Всю ее, всю ее жизнь вспомнила, была с нею. Какая она была солнечная и как трудна была ее жизнь.
Когда бываю в Москве, до утра не наслушаюсь, не насмотрюсь на Александра Викторовича. Он очень увлечен мыслью предстательства за Люцифера перед Богом.
Из Москвы у нас часто гости. От Коли из Америки Володя получил посылку. Писем нет, и не было. Борис отдает свой заработок на устроение Ивана Вас<ильевича>, вязнет и путается в Воронеже. Иван Вас<ильевич> пишет трогательные письма о Боре, на него только и надеется. Если Боря не выберется из Воронежа, он скоро или медленно погибнет.
Вавочка, когда заболевает, чувствует себя хорошо, то есть лучше, чем когда она здорова, и начинает писать стихи. А когда не болеет, прекращаются стихи и чувствует себя совсем плохо, как-то не на месте всюду. А когда начинает помогать мне в домашних делах, то и я, и все, кто случайно подвернется, чувствуем себя без рук и без ног.
Дома я никогда не бываю одна, и это утомляет меня.
Липы цветут. Тихий вечер, косые тени и свет. Отлип кружится голова.
Ах, Вавочка, родное мое дитя. Растворить бы, напоить бы вас радостью первых восьми строк. И увести, унести куда-нибудь подальше от боли, скорби, от великой тяжести земной или небесной — но ото всякой, что мешает, а не помогает просто жить. Покаяние — что это такое?
Только что разошлись мои гости. Сегодня я сожгла мосты или построила мосты — еще не знаю. Мне сказали, что я хорошая язычница, которую можно обратить в христианство.