Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Вавочка сегодня прекрасна. Синие искрящиеся глаза (даже какие-то лиловые, как фиалки), серебряные искры волос и лица, и руки — как искры. Не лучи, не тихий свет, а искры и молнии. И как она еще молода и красива, просто по-женски красива! А ей уже 53 года!

Во всей доступной мне полноте почувствовала таинство, мистику, священность Крещения. Может быть, даже и магию его. Вспомнила обедню в доме Флоренского в праздник Крещения. Серебряное и голубое живо в дыхании осенней кристальной свежести солнечного сегодняшнего дня, в колокольном звоне.

Вокруг купели Сергеюшки собрался весь Сен-Жермен Сергиева Посада. Первый раз так случилось, что почти все близкие знакомые, живущие здесь, первый раз все вместе. А обычно жизнь так крепко и тесно загружена заботами, работой, заработком и житьем-бытьем, что люди, которые и рады видеть друг друга, встречаются только в общей какой-нибудь очередной работе — в поле, на огороде, в лавке, в церкви или в вагоне. В дома друг к другу заходят мимоходом — всегда с чем-нибудь или за чем-нибудь.

Комнату всю (окна, двери и простенки) и особенно стеклянную веранду, где стоял приготовленный к чаю длинный белый стол, я убрала березой, ветками красной бузины и папоротником.

21 августа

Золотой, хрустальный, крепкий, как вино, денек. Бродили по лесам, принесли домой грибов, веток с гроздьями красной бузины и рябины, высоких болотных листьев аира, прозрачной красной костяники.

Уже желтеет, золотится береза, краснеет осина, тополь. Рожь убрана, жнут и складывают снопами овес. Кое-где собирают скошенное «второе сено» — отаву.

Видели сегодня поле овса, покрытое все, как грибами, еле двигающимися горбатыми старухами. Некоторые так и не могут разогнуться — так и ходят, согнувшись пополам. Это богаделки, жнут по наряду. Старухам помогают монахи. Старушки жнут овес, а монахи вяжут снопы, складывают их на возы и увозят. Развеваются на ветру длинные черные одежды, длинные волосы. Поле золотое, небо синее, облака стоячие. Монахи — старые и не очень старые — добровольно вышли в поле помочь богаделкам («инвалидам старости»), помочь выполнить работу — «наряд».

Владимир Андреевич Фаворский — большой художник, мастер, гравер, большой человек. Он из тех редких людей, в присутствии которых люди (почти все) делаются лучше, яснее, правдивее. Чистый воздух — легко дышать. Прекрасная голова, прекрасные руки. Очень люблю всю семью Фаворских.

30 августа

Пешком ходила в Зосимову Пустынь (18 верст). Была там три дня и две ночи. В церкви[578] — по 14 часов в сутки. Говела после очень большого промежутка времени.

Удивительно, первые час-два в церкви провести очень трудно — сильно устаешь, а потом — все прибывают силы. Ушла из Пустыни с сожалением, по необходимости вернуться домой.

А дорога домой через леса дремучие, через поля с собранной в горы рожью, с пшеницей, овсом и гречихой, через частые деревни и села, по холмам, долинам, по тропинкам и дорогам, где часто-часто стоят рябины с красными пышными гроздьями, грибы, костяника, шиповник, брусника, последние цветы, уже золотистые березы, темная хвоя. А недалеко от Сергиева по косым лучам заката услышали колокол Черниговского скита. Казалось, что звук доплывал к нам по лучам с той стороны — бархатный, густой, но прозрачный (плотный, даже как бы весомый, но чистейше-прозрачный), как душа металла.

Я хотела было, не заходя домой, идти в скит. В день Успенья там торжественное богослужение, но глупое благоразумие помешало, и пошла домой. (Беспокоилась, что Вавочка устала от керосинок, чашек, чайников и прочее.)

Было нас семеро — четыре девушки и три девочки-подростка. Босые, с котомками за спиною, с палками, с цветами, с ветками рябины. К нам пристала и богомолка — старушка лет 80, бодрая, живая, почему-то напомнила живой, еще веселый и не съеденный колобок и Марию Дмитриевну Кривополенову[579]. На линии железной дороги за версту от дома вдруг вижу идущую нам навстречу Таню Епифанову, московскую свою приятельницу. Она приехала к нам только на сутки. Завтра утром уедет в Москву. Таня с сияющими глазами рассказала, что было сегодня в Сергиеве, у нас дома.

Без даты

Есть на свете такое диво — гром, золотой дождь, Ярило, художник, скульптор Ефимов. Когда-то он был богатым помещиком. И когда от всего, что у него было, у него осталось сколько-то тысяч, он хотел застрелиться, потому что не мог представить себе существования с такими грошами.

Жена его, художница, очень умный и творчески одаренный человек, послала его на фронт проветриться. Он «поехал, встряхнуться, дурь с него сошла»… А тем временем исчезли и двести тысяч, но это уже не казалось катастрофой на фоне событий. «А вот теперь они — петрушечники». Жена его, когда была помещицей и барыней, увлекалась кукольным театром как художница. А потом увлеклась балаганчиком, как профессией, «и втянула мужа в петрушечники». От состояния, имения, дома, павильона в парке, где были собраны его и другие работы, не осталось камня на камне. Они оба давно уже, несколько лет, не прикасаются — он к глине, она к живописи.