Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Александр Викторович прочел свои стихи о Люцифере. Они как бы проникают в человека, растворяют в себе. Цветы. Вино. Фрукты и конфеты. К чаю вернулся Боря, проводивший Наташу домой. Я очень счастлива приветливой радости за Борю моих друзей.

За день перед этим, ночью Александр Викторович читал мне стихи А. Белого («Пепел»), рассказывал о нем. В юности А. Белый очень дружил с Сергеем Соловьевым. Одно время оба они носили большие кресты (такие, какие носят священники на груди). У Александра Викторовича есть фотографическая карточка, где они сняты с этими крестами. Рассказывал о необычайной нервозности А. Белого. Однажды кто-то застал его дома в шубе, рыдающего от растерянности — куда ему поехать — обещал нескольким лицам, в разные места в один вечер, в одни часы. Знакомый успокоил его предложением остаться дома под предлогом нездоровья или без всякого предлога.

Без меня у Коваленских была как-то Таня Розанова. Весь дом жалеет ее. «Больной человек, истеричка, ужасное впечатление».

Александр Викторович играл на фисгармонии. Сначала было мрачно, тяжело (может быть, от посещения Тани, когда как бы не можешь выпрямиться от тяжелой усталости). Потом — борьба адовых и светлых сил. Потом было то, что бывает в конце богослужения в церкви, когда круг богослужения замыкается и тает в куполе храма. А потом — светлый, плавный лёт, полет вверх, в музыку сфер…

И Шурочка, и Алекс<андр> Викторович — не насмотришься на них, очень их люблю.

Завтра надо встать к поезду в 6 часов утра. Смыкаются глаза. Спокойной ночи всем на свете.

Сегодня я счастлива от Бори-брата, за него, о нем. И от прекрасного вечера в доме Добровых. За два дня моих в Москве, в Сергиево явилась осень. Все стало золотым, красным. Вон и дождь пошел. А-ох, собьет он все мое золотое. Колотушка за окном. Гудок на паровозе. Башенные часы — музыкальные, мелодичные. Спокойной ночи.

У меня 7 учеников.

Анна Михайловна, жена Флоренского (со слов Тани Розановой): «Никто его не любит, помимо меня. Чтобы его полюбить, его надо пожалеть».

Разговор в церкви перед богослужением. Я рассказала Марии Федоровне, что одно время мне каждый другой священник казался «не таким», потому что он не Флоренский. Отойти от этого было очень трудно. Богослужение казалось чуть ли ни кощунством. Тяжело было идти в церковь, а от церкви еще тяжелее. Теперь стало иначе. Богослужение уже само по себе — и теперь не мешает ничто, кто бы его ни вел.

— И в Пустыни не мешало?

— О, там я и не вспомнила о Флоренском, — было как-то некогда, не до того. Я была рада. И как же там хорошо — не хотелось уходить из Пустыни, и даже уставать перестала — стоять в церкви.

— А вам Флоренский чужд, Мария Федоровна?

— Мне? Нет, нет! Совсем нет! С самого начала я была опытнее, старше вас. С самого начала, я знала, что я могла бы — так как вы… Знала, чем это может кончиться, и я вовремя отошла, удалилась.

Наталья Дмитриевна Шаховская: смотрю на христианский брак, как на своего рода схимничество. Происходит полная отдача своего «я», своей воли, души и тела друг другу — «нам». «Я» уже нет, есть «мы» (со слов Вавочки).

11 октября

Еду опять в Москву. Вчера из Москвы приезжала в Сергиево за нужными адресами и справками (посылка от Вали из Ташкента и посылка от Коли из Америки), и еще почему-то было неспокойно о Вавочке. И хорошо, что приехала. Ей было нехорошо (душевно). Были вместе на ее первой лекции в Институте. Записала ее стихи за два дня своего отсутствия. Стихи очень мрачные. Побыть вместе помешала Таня Розанова своими истерико-фантастическими историями. Жаль ее. Сегодня из Воронежа в Москву приедет Боря. Наташа уже поехала от меня, встретить его в Москве.

Была у Ефимовых. Ярило и его жена будут читать в нашем Педагогическом Институте (в Сергиеве) лекции про искусство. Меня околдовал и заворожил их дом, дом чудес. Много прекрасных вещей, картины, скульптура, звери из дерева, фарфоровая пума. От львиц его излучается, как и от него самого — сила, грация, власть. Звери его сказочные, хотя и очень реальные, совсем не геральдические какие-нибудь и не кубические. Знаю еще его «Бизона» в Третьяковской галерее. Когда-то, при первой встрече с этим зверем я невольно «убрала с дороги плечо» — отодвинулась, — такая мощь идет от него. А сам художник полон вечной юности, хотя ему не меньше сорока лет (46!). <44>.

Ефимовы будут ездить в Сергиево раз в две недели. Иван Семенович — за день раньше, чтобы ехать из Москвы вместе с Флоренским. Они оказались друзьями.

Я приезжала к ним окончательно закрепить их согласие — читать у нас лекции. Это удалось.

20 октября

(На лекции в институте)