Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

Письмо В.В. Розанова к дочери. Жаль, что нельзя говорить о нем. Таня просила, — неудобно и записать, значит. Рукописи, письма. Надписи на книгах. Таня подарила мне «Столп и Утверждение Истины» — последние три главы «София», «О Дружбе», «О Ревности» — первый экземпляр (еще не разрезанный).

Вчера, когда Варвара Дмитриевна Розанова просила меня сходить за монахом-священником (Отцом Ипполитом) — вместо доктора («Лечить меня уже не надо. Надо успокоиться, приготовиться»), и я отворила уже дверь, чтобы пойти за ним, — в дверях стоял отец Ипполит, который не был у них месяца четыре.

У Фаворских. Яркий свет закрытых сверху ламп. Владимир Андреевич весь в черном с белым отложным воротом работает с лупой, с чем-то острым и блестящим, и с квадратиками дерева. Делает гравюру. Когда встал приветствовать меня — стал вдруг вне времени. Был странно похож на Дюрера[601]. Лицо, руки, он красив особенной тонкой красотой. Художник.

За другим столом с отдельной лампой, неподалеку от мужа рисует Мария Владимировна морозными узорами сказки «Морозко» и др., графически очень сказочно выходит. Тоже вся в черном, широком и с чем-то большим у ворота. Тихая сосредоточенная и милая.

За третьим столом, в стороне, — Владимир Дмитриевич Дер-виз, отец Марии Владимировны — за толстыми книгами по древней иконописи.

Появился на минуту и исчез (что-то о книгах, о ключах говорил) тихий монах-священник в очках, с умным лбом.

Чтобы не отвлечь их всех от работы, ушла сразу после делового повода своего посещения.


Умерла мать Сергея Павловича Мансурова[602]. Отец Ипполит через Таню Розанову прислал мне наивную трогательную картинку. Розы в вазе и какой-то микроскопический снимок, по-видимому, с картины Рождения Христа или Богоматери с полулежащей фигурой на ложе и несколькими женщинами. Отец Ипполит — удивительный человек. Он был самым образованным монахом Лавры. Летом жил всегда один в крошечной избушке в лесу, «в пустыньке», жил аскетом, построил много школ в деревнях. Он — художник, у него были прекрасные книги. Ему лет 80, легкий, стройный, серебряный, кроткий. Живет в ужасном темном сыром подвале под Митрополичьими покоями, как почти и все оставшиеся в Лавре монахи. Темная конура-келейка и днем всегда освещена крошечной керосиновой коптилкой. Сам всегда очень опрятный, чистый.

У Розановых я увидела его первый раз и говорила с ним не больше 3–4 минут. И на другой же день через Варвару Дмитриевну (Таня пришла за мной, чтобы я зашла к ее матери) подарил мне эту самодельную картинку. Он сам делает такие картиночки и дарит их кому хочет. Меня очень тронул этот подарок — картинка, сберегу его.


19 января. Крещение

Опоздала к обедне в Пятницкую церковь. Опоздал и Флоренский с Васей. Встретила его на дороге, он мне сказал, что церковь так полна, что и на паперть войти нельзя. По упрямству и от огорчения я все-таки пошла. Конечно, пришлось вернуться. И не успев убояться, я вдруг позвонила к Флоренскому. Дверь отворил он, и не успела я сказать что-нибудь, как он быстро и приветливо сказал: «Вот и хорошо». В доме были только дети, Анна Михайловна и бабушка. Живая вода.


21 января. Зосимова Пустынь

О милом брате Владимире, о запутанном брате Борисе, о бесприютном брате Всеволоде, о далеком родном брате Николае и о покинутом отце моем Иоанне, о смятенной душе Варвары и слепой матери ее, о семье Натальи Дмитриевны, о любимой Валерии и о муже ее Викторе, о Фаворских, о Мансуровых, о Флоренских, о Ефимовых, друге моем — Зинаиде, о доме Добровых, об Александре и Александре и о всех людях.

Сергиев Посад.

С поезда из Пустыни — на парастас[603], заупокойную всенощную к Мансуровым. Богослужение отца Павла и его хора. У меня гости — Всева, Таня Епифанова, Лева Ванин и Женя Бирукова.


22 января

Заупокойная литургия в Рождественской церкви. Похороны в Киновии (около Черниговского скита). Вечером — стихи Жени Бируковой и Вавочки.

У Флоренского и Сергея Павловича очень сложные отношения, не личные, а отношение к некоторым религиозным и церковным вопросам. Отец Павел к Мансуровым на панихиду пришел сам, я очень рада.


26 января

Вчера девятый день со дня смерти Софьи Васильевны Мансуровой. Была на заупокойной всенощной у них. В эти дни была как-то у нас Мария Федоровна, потом я у нее — днем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное