Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

Принимаю явившуюся мне радость, долю, судьбу. Радуюсь, не боюсь, легко дышу. Мое дело — принять или не принять свою судьбу и не цепляться за то, чего нет. А ему даю свободу и волю знать, что ему лучше, нужнее, удобнее. Его дело. Я принимаю, люблю Иоанна со всей его жизнью, со всем, что в нем есть и со всем, чего нет. И это мое личное дело. Не навязываю и ему окончательный выбор в линии его поведения и отношения ко мне. Молю Бога, чтобы «мое личное дело» не легло тяжестью на жизнь ни его самого, ни тем более на жизнь близких ему других людей. Пока мы не связаны, и я, и он еще на воле. Я даже мысленно не разъединяю их жизнь. Он бы и сам не понравился мне, если бы через меня обидел Нину. Я не краду у них ничего… Принимаю только то, что дается мне бездумным добровольным даром, и пока еще эти караваны даров солнечны и прекрасны, и легки, как радуга, как снежные звезды, как взлеты пламени, золотой дождь, весенний ветер, тени облаков на лугу. Он подарил мне стихии мира — землю, небо, солнце, подарил мне четыре времени года: Зиму, Весну, Лето, Осень. Если бы он подарил мне дитя, я приняла бы его. И конечно же ушла бы от отца моего ребенка, потому что он не свободен. И дитя было бы мое и ничье больше. И чтобы мы никому не были некстати, в тягость, мы уехали бы, и началась бы наша жизнь. Я могла бы взять дошкольную работу где-нибудь в провинции, как здесь, в Долгих Прудах, и года через три, может быть, и вернулись бы в Москву или Сергиево. Но что говорить о том, чего нет.

Я не сломаюсь и не умру, если все кончится теперь же, и радуга останется там, где ей полагается. Слава Богу и зато, что было. По правде сказать, и так уже много радости у меня в жизни — ни за что, ни про что.


7 ноября

Из открытого окна санатория слышала симфонию гудков в Москве.

Сон: Будто из Болгарии (?) вернулся Николай Григорьевич (брат Вавочки). Сидит в кресле за столом. Я стала на колени перед ним и заплакала от радости. Он бережно поднял меня: «Лис, Лисенок, ты мой!»


Отец Павел прочел как-то у Ефимовых еще о нескольких именах. Иоанн по памяти потом записал мне об «Ольге».

«Ольга — мировладетельница. Океан блестит, и никто не меряет его нормами нравственности. Ведовство. Крепко в земле корнями. Хочет создать небесное из земного, не подозревает несоизмерности с этим миром другого мира. Тратится на мелочи, не зная своего богатства. Не просветлена христианством. Скандинавский натиск умирился в России, где все само ей удается. Если и причиняет вред — никогда (это) не злой умысел. Двинет плечом — косяк вылетит. Красивая, крупная, как бы не женственная по современным понятиям, но очень женственна сравнительно с миниатюрными мужчинами.

Препятствие обтечет подводной рекой. Громоздит свое земное дело. (Тут как-то не так, забыл точное выражение, смысл — берется за трудное.) Высшие силы благостно ударят железным жезлом, может открыться взгляд и на горнее.

Стихийно все, не надуманно. Утоляя ближние желания, не учитывает последствия. Удачлива. Жизнь покоряется ей».

(В этом восприятии имени «Ольги» переплетается представление Отца Павла о княгине Ольге-Елене Древней Руси с некоторыми отзвуками его представления обо мне).

Текст записи отца Павла неточен, он воспроизведен по памяти Иоанном. И это очень существенно. И все-таки интересно. У меня есть записи (точные) еще об имени Иоанн, Алексей, Александр. И вольно или невольно, в них есть отражения личности Иоанна, в Александре — Александра Ивановича Огнёва[637], в Алексее в какой-то степени и отношения Ивана Семеновича к покойному его другу Алексею Тольскому и т. д.

Надо вложить сюда листы с (ощущениями) и представлениями об именах мои, Вавочкины и отца Павла Флоренского. У каждого человека это все неизбежно разное, и как ни стараться вслушиваться в звук и значение имени, как слова, имени человека вообще, мне кажется, что у каждого автора просвечивает его отношение и восприятие лиц-обликов некоторых людей (любимых и неприятных), носящих те или другие имена. Особенно это все подумалось, когда я прочла запись Флоренского (через Иоанна) об имени Анна.

Переустроила всю свою комнату.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное