Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

От двери направо от входа — плетеный диван, сиденье его обито кустарной очень красивой тканью (розы, листья). За диваном — одежда на стене, закрытая темно-зеленой, тоже очень красивой драпировкой, удачно совместимой с тканью обивки дивана. Этажерка с книгами и томиками записок и писем сергиевского времени в чехлах из набойки и остатков моего коврового платка. Письменный стол в углу у окна. Над ним повыше, на угольной полочке, вделанной в стены угла, — старинная моя икона и две маленькие. От полочки до стола свисает чудесная персидская, а может быть и русская, набойка с невиданными зверушками среди невиданных деревьев с темными листьями и плодами на стволах-лианах. Набойка эта великолепна. На столе — прислонен к стене замечательный рисунок (литография) Богаевского «Радуга»[638] (может быть, первая после погона?) — над первозданными, омытыми скалами и пальмами до неба и на лоне спокойных вод; чернила, ручка, пирамидка из глины со лба Быка из мастерской скульптора, птица Киви, кустарная птичка, подаренная мне мамой в Москве, когда она ездила в Петроград проводить брата Николая в Америку. Коробочка с павлином, которую тогда же подарил мне Михаил Владимирович — в ней перья. Стол закрыт темно-зеленым плотным листком бумаги. Перед столом у окна с невидными трубами центрального отопления — плетеное кресло, мягкое, с такой же набойкой, как и на диване, — кресло с высокой мягкой спинкой. По левой стене от окна к двери — кровать, над ней мой коврик с зайчатами и другая большая литография Богаевского — Солнце и Земля[639]. Под потоками света начинают произрастать растения. Слышно, как земля дышит в свете и первозданном воздухе. И в углу между кроватью и дверью — старинный секретер (шкаф и комод, и стол — все в одной вещи, очень красивый). На окне у стола — лампа, как фарфоровая ваза, расписная, с пышным абажуром. В этом доме очень много комнат с чудной мебелью, резными дубовыми стенами, панелями, много кустарных тканей, полок, шкафов и просто игрушек, ковшей, ваз из кустарного музея. Есть изумительной красоты ковры, подушки, отдельные комнаты очень гармонично убранные. Все это осталось от Банзы и Германа. Вся их семья уехала за границу, кажется в Голландию. На хорах большого холла вдоль всей стеклянной стены — целый сад цветущей герани. Эти герани были там еще при Германе, и за ними ухаживает Анна Иосифовна Околович, не то хорошо знавшая семью Германа, не то жившая с ними, у них. Как-то мельком она сказала мне, что это она развела герани эти еще при… И вдруг так испугалась, что мне едва удалось внушить ей, что я не слышала, не поняла, не обратила внимания.

Да. А на верхней полке этажерки в вазе — ветки можжевельника и расписная чашка-миска, большая такая чаша с крупными антоновскими яблоками.

Зина (из Воронежа) тоже написала об именах (то, что ей кажется в звуке и значении имен).

11 ноября. Воскресенье

Не хочу так. Не хочу ждать. Хочу не ждать. Не надо ничего.

Ощущение надвигающегося, расширяющегося мрака и пустоты было резко отодвинуто приездом Иоанна. А теперь только усилилось. Я живу так, будто кто-то повертывает выключатель электрической лампочки. Раз — яркий, почти невыносимый свет; два — тьма более непроницаемая, чем на самом деле от смены и контраста света и тьмы. Не электричества — свет мой другой природы — солнечной. Как же рассказать? Или Время сорвалось со своего русла и мигает то днем, то ночью. Больно глазам. Хочется закрыть глаза рукой.

Физически ощущаю сейчас Пространство (дальность расстояния) между собой и Валей, братьями, Вавочкой, Марией Федоровной М<ансуровой>, домом Добровых с дорогими моими друзьями. Особенно с Валей. Пространство и Время. А я пылинка, которая может раствориться, сгореть или растаять в этом космическом пространстве.

Сны. Дом с комнатами по коридору без дверей. В одной из комнат прячется ветер. Мама, братья, друзья мои где-то тут же, у остатков бывшего Воронежа, город так разрушен, что похож на скалы Богаевского, и уже не отличишь места, где были дома, улицы, площади. Обрушились стены какого-то строения — взрыв или землетрясение, вспышка огня. Кого-то из самых близких убило. Ждали еще.

После каких-то событий вышла одна в высокий каменный двор невиданного огромного мрачного дома или ограды высокой, много там было железа, и бетона, и камня. Взлетела. Но над двором этим — не то решетка, не то крыша со стеклом в клеточках из железа, как на вокзальных перронах или в торговых рядах. Мои взлеты стали никнуть к краям двора, к стенам. И я заметила (сверху), что все края пола двора доходили вплотную до стен, оставляя пространство, расщелину, щель вниз (в землю, под землю?), куда-то такое, «в другую сторону». И я полетела туда.