Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

Зачем, почему он приезжал? Я была бы рада ему, постаралась бы не удивиться, потому что, поистине, я удивилась его приезду — не ждала уже.


23 февраля

Вчера (22 февраля) Иоанн приехал в 2 часа дня. Уехал сегодня утром.

«Тревога одолела. Соскучился. Не работалось. Не мог не приехать».

Когда мы стояли в снежном шатре под ветками огромной ели, вдруг нас обвеяло снежное прозрачное крыло, пороша, снежный звездный тонкий дождь, дождь с елки. Крупные сухие кристаллы снега. Запах снега, хвои. И опять — легкая пригоршня снега, как поцелуй, как легенда. Снег целовал звездами. Тепло, тепло, морозушко! Удивительно падал этот снег, не было даже дыхания ветра, елка не шевелилась, снег падал сам тонкой сеткой, порошей, прозрачным облачком.

…«Дома часто бывает Павел Александрович (Флор<енский>). Понравился мой брат — Борис Александрович — он очень интересно рассказал о Художеств<енных> мастерских в Воронеже, как он их организовал. Недели полторы у них живет Мария Влад<имировна> Фаворская. И Влад<имир> Андреевич бывает у них очень часто.

Смерть старика Фаворского Андрея Евграфовича прошла спокойно. Он насытился годами и умер спокойно. Звонил несколько раз к Добровым. Говорил с Алекс<андром> Викторовичем, спасибо ему».

Чай пили у милой Юлии Николаевны. Дорога на станцию. Снежная тишина на платформе. За полминуты до поезда вдруг решил остаться до завтра. Дорога со станции. Листки его иероглифов-записей. Расшифровка их — получился интересный рассказ о разговорах Флор<енского>, об именах, об образке Предтечи Крылатого.


25 февраля

Солнце. Ой, зорюшки, зорюшки вечерние, зорюшки за лесом, за снегом, на ясном на небушке…

Вчера (24 февраля) был день Всевиного ангела.


1 марта

Горячая ванна. Рада своей тихой красивой комнате. За окном — вьюга, метель.

…Вот наше царство, снег!

«Боже мой! Старообрядка моя, старообрядочка!»

Когда снежинки падали на лицо, на плечи (пальто теплое), выпивал их, осушая, сжигая их поцелуями. (Это все отзвуки, отсветы «снежной легенды».)


12 марта

В Москве была 7,8 и 9 марта, кончая воскресным днем Прощения перед Великим Постом. Вечером с домом Добровых была в церкви. Молитвенно, мысленно просила прощения у всех, кому от меня больно или холодно в жизни — ведением или неведением, словом, делом или помышлением. И изо всех сил старалась вспомнить людей, кого-нибудь, кому бы я могла простить, отпустить вину, какую-нибудь обиду. И не вспомнился никто (даже сконфузилась).

В тот день Вавочка продиктовала мне свои стихи за январь — февраль — март. Даня прочел свою поэму о России, Алекс<андр> Викт<орович> — первую главу поэмы.

Была у Тани Розановой в Сокольнической больнице. Она тяжело больна после операции, хотела умереть, близка была к нервному расстройству. В Петровском парке не застала брата Всеволода. Очень жаль.

Три раза встречалась с Машенькой Полиевктовой (у нее, у Вавочки, у Ан<ны> Вас<ильевны>). У Вавочки на Остоженке в тот вечер была и Инна, и Морозов — оба актеры в Семперанто — театре импровизации[680]. Интересно, но много и чертовщины.

Раза два в жизни меня сравнивали с Инной, находя у нас какие-то общие черты сходства. Не знаю. В основном мы разные. Она боится жизни, перемен, обстоятельств. А для меня — необходимым условием жизни является сознание, что каждую минуту я могу и умею перешагнуть черту моего настоящего и за его чертой начать жизнь сначала — взять котомку, а то и без нее, и пойти куда глаза глядят. Инна все говорит о смерти, о жутком, о страшном (и вряд ли все это настоящее, все какое-то «кажущееся»), а я люблю жизнь и все живое. А чувство страха во мне просто атрофировано — я не знаю его, и в этом нет заслуги, просто не знаю.


18 марта

По возвращении из Москвы три дня была занята докладом для врачебно-педагогического съезда в нашем санатории. Потом был этот съезд (кажется, 14 марта), интересно, что я набила на язык типун от всех слов, слышанных во время съезда: Обмосан, тубсекция, МОНО, здравотдел и т. д. — та-ра-бар-щи-на, аб-ра-ка-дабра.

Валя летом собирается приехать ко мне в Долгие Пруды и в Сергиев Посад.


25 марта. Долгие Пруды

Еду в Москву. В субботу 22 марта днем приехал Иоанн. Я была отпущена от работы. Мы ушли в лес, в поля, в деревне пили молоко. В Ивановском лесном монастыре недолго были у всенощной.

Вл<адимир> Андр<еевич> сделал гравюру: Флор<енский> за столом с книгой, в просвете деревья с корнями, у ног его маленький сфинкс и где-то как-то крыло — странно, но хорошо и все кстати. Постарается, чтобы и у меня был оттиск этой гравюры.

О работе с учениками в мастерских. О конкурсе памятника Свердлову[681]. Недавно был в Сергиеве на лыжах. На каждом шагу, на каждом повороте там — и вблизи и вдали, везде была я, даже удивительно. (Отвернулся. Глаза блеснули влагой.)

Уехал в 4 часа.


25 марта. Москва

Совещание Педагогической комиссии Облмоссана с утра до 4 часов. Голова гудит от абракадабры и тарабара.

Поэма Ал<ександра> Викторовичах Роман Дани.

Диагноз Ал<ександра> Викт<оровича> об Иоанне (!)

Встреча с Всевой на вокзале — он ехал было ко мне, а меня понесло на Облмоссан. Милый, бедный мой Всевочка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное