Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

7 января (по старому стилю 25 декабря)

Рождество по старому стилю. Шура и Алекс<андр> Викт<орович> принесли мне маленькую елку со свечами и серебряным дождем, узвар, кутью и всякие яства щедрого вечера Сочельника. И письма — от Дани, от Вавочки, от Тани Розановой.

Вечером в палате зажгли свечи на елочке. Все, кто могли, встали и собрались вокруг елки. Стихи (ужасные, в ужасном завывающем исполнении, но очень охотно говорили все, кто хотел). Страшные рассказы о разбойниках и привидениях и страшные были. Из другой палаты пришли и наши бывшие соседки — их перевели в хирургическую, для операции.

Запах елки напоминает снег и почки тополя, березы и осины, и горячий ветер на сенокосе. Детство, лес и много дорогих мне людей. Здесь все время меня будто поднимают и поддерживают светлые теплые волны. Может быть, это доброе слово, память, молитвы обо мне, моих близких? Это так ощутимо! Физически ощутимо, как теплые волны воздуха в холод, как свежий поток воздуха в душной смрадной комнате.

9-12-го решается судьба Вали (Виктора, а значит, и ее).

Когда Вавочка встретилась с Ефимовыми в Сергиеве, Нина Яковлевна внимательно расспрашивала обо мне. Ив<ан> Сем<енович> встревожился, омрачился, растерялся.

Две больные (самые здоровые в палате) злословят и безобразно «преследывают тухлых». Никогда в жизни не слышала такой грубости и такой зоологической злобы.

Что мне здесь нужно? Ванны, лекарства, теплые световые лампы, возможность не обременять близких возней со мной. Мне трудно держать карандаш, чайную ложку. А иногда я и совсем не шевелюсь, лежу тихо и молчу. Больница переполнена, нет возможности отделять тяжко больных и умирающих от выздоравливающих.

10 января

С беспризорными я работала только 20 дней. Меня изумило внимание колонии, профсоюза. За время болезни я получу часть заработной платы, а после больницы можно вернуться на работу. Как это замечательно. Не знала, что профсоюз может все это устроить. Эти 20 дней работы с беспризорными никогда не забуду. И я поверила, что могу делать что-то нужное и верное. Я успокоилась в самом главном — будто выросла, стала богатой.

Это настоящая работа, дело, которое на всю жизнь может захватить человека. Богатство мое началось с того, что я не повесила замка и не запирала свою комнату, и когда были утащены мои вещи, я ничего никому не сказала.

С первого же вечера я осталась ночевать с 32 мальчиками от 9 до 16 лет. В двух небольших комнатах флигеля в бывшем Зачатьевском монастыре на Остоженке[688] были стены, потолки и полы. Печи были не топлены, в окнах недоставало 6 стекол. Дети спали на полу, укрывшись своими пальто и тем, что им заменяло пальто — отребьями, а под головы устраивали свои сапоги, а на сапогах шапки. Было несколько и одеял, и подушек. Дети спали тесными гроздьями, чтобы было теплее.

Лежу тихо. Читаю книги (их у меня достаточно, и выбор книг прекрасный). От 2 до 4 кого-нибудь жду, жду и получаю письма. Утром — ванна, обход. Вечером не благовонные натирания и разговоры. Ой-ей, какие разговоры. Наша ревматическая палата очень дружна. Долго ли буду болеть — не знаю. Что будет потом — не знаю.

14 января

У меня была Вавочка и Машенька Кристенсен, Шура, и Алекс<андр> Викт<орович>, и Фил<ипп> Алекс<андрович>.

15 января

Приуныла что-то. Усталость, головокружение, тяжесть на сердце. Острые боли по ночам — почти нестерпимые.

Пустота, оказывается, имеет вес тяжести. Пустота от печали об Иоанне.

17 января

А как еще много желаний, и снов, и неутолимой радости жизни. А с чего бы, кажется? И странно — все возрастающая тревога о ком-то из близких мне людей, такая тревога, что мне нет уже дела до себя. А о ком — не знаю. Кому же из моих близких так плохо? Неужели же это только кажется? Не может быть, есть где-то с кем-то любимым и близким беда, беда, беда.

Как блестят глаза и как раскрыт рот у живого скелета с кровотечением.

Против меня вечно качающаяся сидящая бабушка (лечь не может), а на трех соседок лучше не смотреть. Да я и так уж не нарочно. Ну что же? Не пришел и не написал. Бог с ним.

…В мяльцах мяли,
Искали кострички.
Мыкали, чесали,
Связывали в лычки.
Пряжу вили, вили,
Тоньше стали вить.
И перетоньшили,
Разорвали нить.

6-19 января. Крещение

Вчера у меня были гости. Омраченный, сияющий юностью Даня. Разочарован в друге. Рассказал подробно о процессе Виктора. Принес Даня много снеди, «Голый Год» Пильняка[689], «Своя душа» Мариэтты Шагинян[690], «Кубок метелей»[691].

Была и Вавочка и Женя Бирукова.