Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Дорогая Олечка! И ты сможешь приехать ко мне в Москву и отдохнуть от ежедневного стона и <…> Ивана Васильевича. Рад, что сможет побывать в Москве и Володюшка и увидеть настоящую Москву, начиная с Марины и Алечки и кончая куриными и кроличьими царствами.

Буцурад и Веронике, если она сможет приехать в Москву от своей ботаники и борьбы с вредителями и заглянуть в Государственный Институт Ритмического воспитания хотя одним глазком.

Постараюсь с дороги послать тебе несколько весточек.

Непременно возьму с собой бумаги и красок, и буду рисовать, и писать каждую свободную от дел и сна минуту, а их у меня будет много.

Ридаль уехал вот уж как неделю назад, а от тебя я не имею никаких весточек. Жаль, что и Вероника ничего не написала, так как из друзей-женщин в Воронеже мне наиболее дороги ты и Вероника.

Анне Андреевне то письмо, копию которого я прислал тебе, не отослал. Пошлю завтра немного измененное и, если успею, то перепишу его тебе дословно.

Мариночке можешь за это время написать, постарайся обо мне поменьше и лучше первое письмо пусть вызовет ее на ответ тебе, из которого ты многое увидишь или хорошего или плохого.

Будет жалко, если я не успею написать весточку Веронике и нашему Володюшке — они оба прекрасны, но не видят друг друга. Хорошо бы им встретиться в их житейском и разном пути.

Мне очень интересно, заходил ли к тебе кто-нибудь их моих маяков: Верочка, Олечка и прочие. Они все как-то тянулись к тебе, особенно Верочка.

Между прочим, Ридаль не приветствовал перспективу моего перехода из дома Добровых к Цветаевым — из огня, да… Это, конечно, все чепуха, так как я знаю себя хорошо и при цыганской душе не запутаюсь!

          Целую тебя крепко,

          дорогая Олечка,

               Борис.

Борис Бессарабов — Ольге Бессарабовой

15 июня 1921. ст. Скопин

Моей дорогой сестре Олечке посвящаю «Путевые заметки».

«Живые в Помощи Вышнего!..» из молитвы, которую любила дорогая наша мамочка.

Глава 1, из которой видны итоги моих отношений к любимым людям.

     Содержание:

1. Маруся Ростовцева[108],

2. Вероника,

3. Марина,

4. Елизавета Михайловна,

5. Сестра Олечка,

6. Братья Володюшка и Всевочка,

7. Люди и я.

Маруся Ростовцева.

Накануне моего отъезда я получил от дорогой сестры Олечки письмо, где она сообщает о смерти Вероникиной мамы от холеры и пишет о Веронике и ее вопросах, «трижды» о моем адресе.

Я понял значение моего письма к ней и о той роли, которую оно может иметь для нее.

Вечером пошел к Марусе Ростовцевой, чтобы взять точный адрес Мити Марченко[109] и подробно узнать о Веронике, и об отношениях, которые были у нее и у умершей ее мамы.

Маруся пришла домой следом за мной, когда я уже собирался уходить и неприветливо повидавшись со мной, она принялась разговаривать с каким-то человеком об устроении в санатории родной сестры Бориса Леонидовича Шингарева, которую привезла с собой из Воронежа.

После этого разговора она обратилась ко мне и спросила, зачем я пришел.

Говорили с ней о Мите Марченко, она в нем совершенно разочаровалась. Он стал очень скверный, просто карьерист, а не человек. Ей хочется потом узнать, какое впечатление произведет па меня Митя, так как я его хорошо раньше знал.

Говорили о Веронике. Она мне рассказал подробно о ней и об их отношениях с мамой, которая оказалась Марусиной тетей Сашей. Маруся очень удивилась, что мы с Вероникой виделись всего лишь три раза.

— А я думала, что Вы давно знаете друг друга.

Она нашла, что мне необходимо написать Веронике и что это может послужить к хорошему исходу из ее оцепенения, в которое она попала с момента, когда узнала о смерти своей мамы.

Маруся внимательно прислушивалась к тому, что я говорил, и у нее очень часто загорались глаза.

— Борис, а как я рада, что встретилась с Вами. Это так неожиданно для меня. Вы такой хороший. Да! Вы прекрасный, редкий человек!

Мне захотелось Марусе рассказать о Марине и Олечке и Добровых, так как я внутренне был сосредоточен всецело на Марине, и внешне связан с Добровыми.

— Борис! Раз Вы сами говорите, что у Марины Ивановны ничего нет и там ребенок, а у Добровых все есть, и сыр, и масло, и колбаса… Вы и не думайте иначе… Все оставьте у Марины Ивановны. Вы внутренне будете абсолютно правы!

Мне страшно была нужна в эти минуты дорогая сестра Олечка, но ее заменила Маруся, она самоотверженно пошла на эту роль и сумела то, что может сделать только чуткая женщина. Вопрос, внутренне для меня решенный, разрешился окончательно, и с другим человеком, который нашел все правильно.

Все материальные блага на полтора месяца командировки — паек, хлеб, сахар, мясо, я оставил на имя Марины. Оставил доверенности и на жалованье и на разницу, и на дрова и прочее и прочее. Это Мариночку очень устроит.

Маруся под конец разговора разгорелась совсем. Она хотела, чтобы я сидел «еще и еще», угощала горячим чаем, но мне предстояло еще увидеться с Николаем Петровичем Крымовым и писать Веронике письмо.

Мы очень трогательно распрощались и решили бывать друг у друга, когда я приеду в Москву. Маруся пожелала мне в дорогу всего лучшего и еще раз обрадовалась вслух, что меня встретила.