Читаем Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 полностью

В.Г. Мирович — В.Ф. Малахиевой

Дорогая мамочка, вот и прожит первый день Нового года. Накануне я была в церкви с Михаилом Владимировичем, потом он пошел к родителям, а я к Добровым. Там было празднично. Все меня встретили с бокалами вина, елка до потолка сияла огнями, птицы и рыбы стояли на столе (и вареники с вишнями). Пировали до трех часов. А Николай был дежурный в эту ночь. С вечера я отнесла ему фруктов и шоколаду. Пришел сегодня во втором часу, посидел с часок, попил чаю и поехал к Смирновым, где и посейчас находится. Хочется спать после вчерашнего кутежа. От друзей моих грустные вести — Поля тяжело больна, в клинике. Константин Прокофьевич[206] тоже в лечебнице. Женя Тарасов[207] 10-го на позиции едет. Тале[208] хуже, она в Ялте одна. Целую тебя крепко, всем привет.


5 января. Москва — Воронеж

В.Г. Мирович — О. Бессарабовой

Сразу пришли четыре твоих письма, Лисик. Значит, правда, адресуешь их не на Одессу. Застали меня твои письма с обвязанной головой и с грелкой на печени. Печень от грелки после дня лежания пришла в себя, а зубы приводить в себя будет сегодня Ильинский[209], — иду через час на Остоженку. Теперь кончилось «еду», надо всюду «иду» применять — давка на трамваях усилилась праздниками.

Вчера очень твое отсутствие ощущала во время лежания (и душевно и нервами), с Фросиной опекой так худо болеть. А Ми-хайл Владимирович как раз больше полудня был занят, — добывал билеты и провожал жену товарища. Вечером пришли Таня, Лиля[210] и Федор Константинович. А я так устала, что никому не была рада. Зажгли елочку, скушали конфеты, которые с собой принесли, и уехали. Остались со мною ландышики, и так странно их весеннее дыхание при замороженных окнах и обвязанной голове.

Вот и конец праздников. Голодная кутья. У меня это будет в буквальнейшем смысле, — после чинки зубов несколько часов ведь нельзя есть.

Николай хочет сегодня провести вечер у Добровых, последний раз елку будут зажигать. А я проведу, верно, в постели; сторожить меня приедет Михаил Владимирович, хотя, когда болит зуб, лучше всего гордое одиночество.

Что мать моя? Твоя? Леокадия Васильевна[211]?

Ученицы еще не появились. Я могу заняться с ними не два, а хоть и двадцать два раза, а ты, пожалуйста, отлежись и подкормись, как следует.

Приехала вчера Аллочка, сияющая, хоть жениха и отозвали на фронт[212]. Но с ней «Зеленое кольцо», «Чайка» и «Снежная королева»[213] и сказочное царство творчества и Славы и молодости.

Лисенок, неужели ты не привезешь никакого реферата? Это меня огорчит. Я усталее тебя и то собираюсь написать нечто. Была у меня Чита. Я присмотрелась к ней и думаю включить ее в нашу «Радость», она очень своеобразна, в ней много Сибири, Азии, и к тому же она — поэт.

Когда пойдешь на «тот берег», поцелуй мою слепенькую маму, скажи, что ей буду писать завтра, после того как повидаюсь с ее Вениамином.

Из слухов (для матери Варвары сообщение), что если Думу распустят, то в Москве учредится Боярская Дума и начнет управлять Государством.

Оле Ильинской[214] сделали операцию. Пока все благополучно.


8 января. Москва — Воронеж

В.Г. Мирович — О. Бессарабовой

Лисик, пишу по поручению Николая[215], он просит привезти фунта два малоросс<ийской> колбасы на твои денежки, которые он тебе немедленно отдаст.

Расскажи на том берегу, что сегодняшний день, вторую половину, Николай жил у меня. Обедали вместе (мой чай, его котлеты и пирог, которым снабдили его на уроке), потом был Константинов и Таня. Зажигали елочку. Было хорошо. Потом он чертил свои чертежи, потом отдыхал у меня на диване, сейчас только 11 ч<асов> 30 минут ушел. Ему осталась только одна репетиция, нетрудная, 17-го. Все время теперь у них идет на походы и обучение, как обучить солдат. Описывал, как красива зимняя природа за городом в ночных походах при свете прожектора. На этой неделе два ночных похода. Морозы стали мягче, и походами Николя не тяготится, если только не посылают на разведки по пояс в снег. За неприбранную тужурку на него наложили три наряда и лишения отпуска, но фельдфебель заступился, сказал, что это образцовый юнкер, и кару сняли.

Лисик, почему не звонят из Марьиной Рощи? Целую тебя. Будь здорова. Отдыхай.


12 января

Наш мирный разговор прервался приходом Вавочки. Оказалось, что Николай Григорьевич был голоден, как может быть голоден юнкер, отпущенный в отпуск к сестре за благонравие, но от пищи материальной он отказывался, довольствовался пищей духовной.

После ужина мы втроем пошли к Ильинским. Олечка уже встала после операции, жалуется, что ее забинтованная голова все еще кружится. Ее брат Игорь — enfant terrible[216]. Николай Григорьевич говорит, что он очень талантлив, и если будет работать, как Пушкин, то его одаренность выведет его из дебрей «свободного воспитания» (кажется, у Свентицкой[217]).

Ночевала у Вавочки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное