Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

Злая радость как источник несчастий человеческой жизни. Злая же радость вытекает часто из равнодушия. Совершенный тип злой радости — Яго. В нем нет раскаяния до самого конца трагедии. Говорили о радости своей победы и о радости чужого поражения. Первая опаснее и соблазнительнее, так как из этого материала созданы герои.

За Онегина и Печорина девочки горячо заступились. Таня и ее сестра Наташа воспитывались в Швейцарии, «о русской литературе судят объективно», — ей объяснили осторожно, что не только объективно, но и беспочвенно, напомнили об уме Онегина и Печорина, Чацкого из их среды (декабристы). Об условиях общественной и политической жизни в России того времени, о неприкаянности их на своей почве в России, о неиспользованных жизнью и «службой» их силах и талантах и т. д. Мне очень понравилось, что, несмотря на горячесть разговоров, никто никого не задел — так дорожу дружественным общим тоном отношений девочек! Мнения разные, но можно и не драться! Софочка умненько и выжидательно посматривала на всех. Держит себя очень спокойно.

16 января

Днем были разные мелкие неудачи. Опоздала купить билеты на лекцию Гершензона[238], не отыскала нужных карт мрачному юнкеру, неудачно переменила книги в библиотеке для Вавочки. Устала от неудач и от досады.

Но сегодня же была и большая радость. На курсах своих (Полторацкой) слушала лекцию профессора Ильина[239] о Гераклите. Очень понравился Гераклит и его Текучесть (Panta rei — все течет). И нравится слушать Ильина больше всех других профессоров. Умный, широкий кругозор, над головой нет крышки и нет тяжеловесности Шамбинаго[240], Голубцова[241], Орлова[242]. Шамбинаго имеет большой успех у курсисток, а я не могу серьезно слушать его пафос. Ильин говорит блестяще, умно и свободно и ни на кого не смотрит.

Ему не до девочек. «Чтобы понять Гераклита, нужно сойти со своего ума». Он не боится таких вольностей, они не мешают ему и не путают ни его самого, ни слушательниц. Легко дышать. Не пропускаю ни одной его лекции. Забыла, кто это рассказал мне о какой-то работе Ильина о Гегеле (философе). Гегель очень умный. Но из его философии можно сделать два совершенно противоположных вывода. Нет, не так. Его «диалектику» можно применить как консервативному, так и революционному уму и деятелю. И из изучающих Гегеля вышли и те, и другие, и все они — гегельянцы. Но это скучно. Заранее голова болит от тех и от других. Интереснее уж сам Гегель, — и все равно не сумею точно повторить.

19 января

Вот уйдут морозы, и мой ледяной теремок будет чудесной рабочей комнатой. Я так часто ночую у Вавочки на диване (на троих годится, не то, что для меня одной), потому что трудно спать в моем «холодильнике», как зовет его Вавочка. Я живу в доме Косаговской, возле Страстного монастыря — по Успенскому пер. с Малой Дмитровки, в квартире Надежды Сергеевны Бутовой. Сад усадьбы Косаговской — смежен с садом Страстного монастыря и из окна моего мезонина — посреди Москвы неожиданно видишь как будто лес. Дом с другими постройками — как музейная старинная усадьба — возможно пушкинских времен. Тишина, чистота, нарядный очень утепленный важный дворник, горничные в кружевных фартуках, кружевных белых наколках или повязках вроде чепчиков — кружева стоят, как кокошники, вероятно, их крепко крахмалят. Все это в центре грохочущей Москвы — странно, но очень приятно своей тишиной.

У Машеньки Полиевктовой, будущей fru Кристенсен, на свадьбе будут белые, шитые золотом и с золотыми каблуками туфельки. Сейчас же уедут на фьорды и жить будут в маленьком домике, где ждет их его няня, пожилая норвежка. Через год уедут в Париж. Маша будет первое время — «единственная неграмотная норвежская подданная». Немного боится норвежских женщин.