Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925

«С норвежцами справиться легче». Там все такие светлые и белые («белобрысые» — тихонько приговаривает Ниночка Бальмонт), что Маша со своими черными бровями (высокие, крылатые полукруги-дуги, тонкие и очень красивые) и темной шелковой косой покажется им совсем восточной женщиной, хотя она и очень беленькая (матово-бледная), а не яркая, как грузинки и армянки. В самый первый вечер знакомства (на лекции Шестова о «Ключах истины»). Томас научил Машу говорить одну норвежскую фразу, не переводя ее. И просил много раз повторить ее для чистоты и правильности произношения. Перевод таков: «Когда придет весна, мы поженимся и уедем в далекую Норвегию, во фьорды». Я рада была видеть Машеньку гостьей в своем теремке и слышать от нее все то приятное и дружеское, что она сказала — и о нашем «Кружке Радости», и о Вавочке, и обо мне. Юность ее прошла очень печально и замкнуто в Институте, в детстве и отрочестве девочки считали ее некрасивой. «Я и была дурнушкой», — говорит Машенька. «Не дурнушкой, а скромной, Золушкой», — сказала я. Маша вспыхнула и сказала, что и Томас как-то сказал ей это — в разговоре с Тат<ьяной> Алекс<еевной>, когда она сказала раз, что из трех дочерей в детстве Маша была менее красива, чем старшая Оля и младшая Аня. «Это вы не видели. Я сразу увидел, что Маша самая красивая девушка в России, в Москве. Она красивее Золушки».

Маша сказала, что в «Кружке Радости» ей всегда было интересно, что думаю и скажу я и Варвара Григорьевна о том или другом (и еще сказала очень приятные мне вещи — я рада, почему и мне она милее и интереснее всех девочек в Кружке).

Шурочка Доброва вся расцвела и потеплела, и весь дом заулыбался и еще более уприветился от сегодняшних гостей в доме. Утром довольно сердитая Шурочка, одеваясь, потихоньку приговаривала: «Сразу видно друзей из провинции! К завтраку утреннему явились в 10 часов утра! Весь мир еще спит!»

Друзья эти — старички, муж и жена, откуда-то с юга (вроде с Киева), встретились с Добровыми через 20 лет. Они самые первые пациенты доктора Филиппа Александровича Доброва — милые, милые, похожие друг на друга, грустно почему-то и тепло на сердце и в доме всем стало, как если бы в гости пришли Афанасий Иванович с Пульхерией Ивановной или Филемон и Бавкида[243].

Михаила Владимировича заставили смотреть в окно, пока переодевалась Вавочка и причесывалась я. Потом заметили стеариновое пятно на суконном черном сарафане Вавочки. «Вычистите меня ножом, как рыбу!» Какая красивая Вавочка!

В юнкерское училище, что у Арбатских ворот, с Олимпом богов на фронтоне, отнесла письма и фрукты. А Коля и сам пришел к нам. Он был очень рад мне, я нарочно надела гимназический фартук на черное платье и не заложила косу.

«Все такая же бронзовая, темного золота, все такая же большая, тяжелая и пушистая. Золотое руно». «Это — весь Воронеж, все твое детство, Лисенок». И Коля был весь вечер какой-то настоящий, а не этот стриженый юнкер. Ах, Боже мой, какая это нелепость — человеку в 35 лет, настоящему уже ученому — «полиглоту» стать юнкером вместе со студентами — почти мальчиками, его товарищами по Университету. Его толстую, такую домашнюю и кафедральную (профессорскую) фигуру совершенно нехорошо совмещать с его отвратительно военно-машинным духом всего, что там, на Арбатской площади. Хочется утащить Колю оттуда, вывести за руку. Мне его очень жалко, но даже подумать вслух этого нельзя. И он был немного смешон, если бы не был так спокоен и умен. Даже юнкера и всякие какие-то там «дядьки» их, его не «цукают».

24 января

Вавочка упала на улице и ударилась головой. Домой едва дошла сама, легла спать, а через полчаса начался жар и бред. Пузырь с ледяной водой на голову, к ногам грелку. Всю ночь бредила лиловыми пожарами светов.

Первые два дня телефонные запросы со всех концов Москвы и тревога о Вавочке не отпускали меня от телефона и очень мешали. Теперь я уже сама звоню по 4-м телефонам, а от них уже справляются о здоровье Вавочки другие.

Мои денежные дела пока никакие, может быть, упадет на голову урок или что-нибудь другое. Образуется!

1 февраля. Москва — Воронеж

В.Г.Мирович — В.Ф. Малахиевой

Дорогая мамочка, сегодня двойной праздник — выпуск Николая из Александровской каторги в офицерское звание и поступление на место Лиса.

Николю чествовали парадно — выдвинули письменный стол на середину, сгребли все книги и игрушки, накрыли белым одеялом и поставили на нем ливерную колбасу, халву, печенье и шоколад-миньон. Был кроме меня и Лиса Михаил Владимирович.

Николя приехал в золотых эполетах при сабле, офицер-картинка, с иголочки. Не верит чувству свободы, взволнован и рад, как гимназистка с дипломом. И мы рады — пройден такой трудный экзамен жизни.

Выедет он 6-го. На 4-е Алла устроит ему кресло почетное в Художественном театре.

Для производства сестре отделил частицу своих богатств и обещал билет офицерский, членский — это в Москве как Ноев ковчег во время потопа. Когда нигде нет ничего, там можно и керосин, и муку, и башмаки, и чулки достать — членам общества.