Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Впервые — Души начинают видеть. С. 275–276.

В черновой тетради письмо (написано по-немецки) к Рильке записано перед письмом к Пастернаку от 1 января 1927 г.

1927

1-27. Б.Л. Пастернаку

<1 января 1927 г.>

Борис, он умер 30-го декабря [1178]. Не 31-го. Еще одна жизненная нелепость, неточность, промах. Последняя мелкая мстительность жизни — поэту. Новый свой век он начал 27 годом, любимой цифрой. «7 — meine Lieblingszahl!» ^{261}

Борис, мы никогда не поедем к Рильке [1179]. Не сбылось. Еще одно не сбылось. Отчего, Борис, ты и я так мало хотим, так и не пытаемся хотеть? Те, что ездили к Рильке, любили его меньше, чем ты и я. (Не оттого ли (малость хотения), что неверие.) Ich will nicht wollen — ich darf nicht wollen ^{262}. Откуда это? Что-то чту и чем-то брезгую, не стоит объяснять.

…Борис, у вас паспорта сейчас дешевые. (Читала накануне.) И нынче ночью (под Новый Год) мне снились: океанский пароход (я на нем) и поезд. Это значит, что ты приедешь ко мне и мы вместе поедем в Лондон. Строй на Лондоне, у меня в него давняя вера (помнишь тех потол<очных> птиц и твою замоскворецкую мятель).

Я тебя никогда не звала, теперь я тебя зову, теперь время. Мы будем одни в огромном Лондоне. Твой город и мой. К зверям пойдем. К Тоуэру пойдем (ныне — казармы). Перед Тоуэром [1180] маленький крутой сквэр, пустынный, только одна кошка из-под скамейки. Там будем сидеть. На плацу будут учиться солдаты.

Вырвем этот клок (бессмертия) у жизни. Раз. Час.

Видишь, Борис, втроем, в живых, все равно бы ничего не вышло. Я знаю себя: я бы не могла не поцеловать его руки, не могла бы поцеловать его руки даже при тебе, почти что при себе даже. Я бы рвалась и разрывалась, п<отому> ч<то> ведь еще этот свет. (Борис! Борис! Как я знаю тот! По снам, по воздуху снов, по разгроможденности, по точности снов. Чистота линий. Как я не знаю этого, как я не люблю этого, как я обижена в этом!) Тот свет, ты только пойми, свет, освещение, вещи, инако освещенные, светом твоим, моим.

На ТЕМ СВЕТУ — пока этот оборот будет, будет и народ. Но я сейчас не о народах.

— О нем. Слушай внимательно. Последняя его книга была французская Verger [1181]. Он устал от языка своего рождения.

(У меня, в 1916 г. —

И думаю: когда-нибудь и я.
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской… [1182]

)

Он устал от всемощности, захотел ученичества, схватился за неблагодарнейший из языков для стихов («poésie» — Dichtung ^{263}) — французский, опять смог, еще раз смог, сразу устал. (Не от немецкого.) Дело оказалось не в немецком, а в человеческом. Жажда французского была <вариант: оказалась> жаждой ангельского, тусветного. Книжечкой Verger он проговорился <вариант: обмолвился> на ангельском языке.

Дай время. Все пришлю тебе: и фотографии, и каждую строку. Сейчас не хочу разворачивать, не хочу этого повода смерти, выйдет, что действительно умер. Вздор какой. Сейчас, пока пишу, еще не похоронили (12 часов Нового Года, 1-го января) или — м<ожет> б<ыть> — только что. Душа совсем рядом, с тобой и мной. Видишь, он ангел, неуклонно чувствую его за правым плечом (не моя сторона, всегда прислушиваюсь влево).

_____

Борис, два года, нет б<ольше>, абс<олютное> ч<исло>. Этим<и> год<ами> я тебя заслужила. Три почти года — отсутствия. Малейш<ий> собл<азн> — мимо: не сто́ит. Доберегу.

Впервые — Души начинают видеть. С. 272–274. Печ. по тексту первой публикации.

1а-27. Б.Л. Пастернаку

Bellevue, 1 января 1927 г. —

ты первый, кому пишу эту дату. —

Борис, он умер 30-го декабря, не 31-го. Еще один жизненный промах. Последняя мелкая мстительность жизни — поэту.

Борис, мы никогда не поедем к Рильке. Того города уже нет.

_____

Борис, у вас паспорта сейчас дешевле (читала накануне). И нынче ночью (под Новый Год) мне снились 1) океанский пароход (я на нем) и поезд. Это значит, что ты приедешь ко мне и мы вместе поедем в Лондон. Строй на Лондоне, строй Лондон, у меня в него давняя вера. Потолочные птицы, замоскворецкая метель, помнишь?

Я тебя никогда не звала, теперь время. Мы будем одни в огромном Лондоне. Твой город и мой. К зверям пойдем. К Тоуэру пойдем (ныне — казармы). Перед Тоуэром маленький крутой сквер, пустынный, только одна кошка из-под скамейки. Там будем сидеть. На плацу будут учиться солдаты.

Странно. Только что написала тебе эти строки о Лондоне, иду в кухню и соседка (живем двумя семьями): — Только что письмо получила от (называет неизвестного мне человека). Я: — Откуда? — Из Лондона.

_____

А нынче, гуляя с Муром (первый день года, городок пуст), изумление: красные верха дерев! — Что это? — Молодые прутья (бессмертья).