Отзыв критика «Петербургской газеты», касающийся оценки творения композитора, был более откровенным. Высоко оценив оркестровку, автор статьи, тем не менее утверждал, что музыка Чайковского для балета «все-таки далеко не подходяща», «в зрительной зале ее называли то симфонией, то меланхолией», и, разумеется, «балетоманов музыка не удовлетворила»[681]
. Этого редактору издания показалось мало, и спустя несколько дней там же была опубликована специальная статья, посвященная музыке «Спящей красавицы». Автор укорял композитора в «стремлении к оригинальничанью», а также в том, что Чайковский «злоупотребляет своим мастерством и уменьем владеть силами оркестра». Правда, критик делал оговорку: «Быть может, балетная музыка переживает в настоящее время новый фазис своего развития». Тем не менее он сожалел, что музыка известного композитора «приурочивается к таким банальным, мало поэтичным, бессюжетным произведениям, как „Спящая красавица“ — этот музей бутафорских вещей… и только»[682].Понимание того, что «премьера „Спящей красавицы“ — это торжество искусства, соединившего в себе музыку, танцы и живопись», выразил лишь обозреватель «Сына Отечества». Он также отметил, что «с первого антракта публика начала вызывать автора, балетмейстера и некоторых исполнителей»[683]
.Как видим, путь «Спящей красавицы» и ее создателей к признанию оказался тернистым. Впрочем, так нередко случается с произведениями искусства, опережающими свое время. В итоге самыми беспристрастными судьями спектакля оказались зрители. Месяц за месяцем в дни, когда в Мариинском театре давали этот балет, в зале был аншлаг. И противостоять этому не мог никто из критиков, даже авторитетный В. В. Стасов[684]
, писавший в 1893 году музыковеду Н. Ф. Финдейзену[685]: «Хорошо этому пошлому французишке Всеволожскому только и думать, что о французских оперетках, „севрских куколках“ и музыке к ним Чайковского»[686]. По-видимому, под «севрскими куколками» Стасов подразумевал пастораль из «Пиковой дамы» и в целом — «Спящую красавицу».Постепенно тон газетных рецензий на спектакль менялся в лучшую сторону. Уже в октябре 1890 года балетный критик Н. М. Безобразов[687]
писал в «Санкт-Петербургских ведомостях», что этот «роскошный балет, выдержавший в прошлогоднем сезоне четырнадцать рядовых представлений при полных сборах, и теперь представляет большой интерес для публики. Доказательство тому — совершенно полная зала Мариинского театра на вчерашнем представлении. Для среды, когда балеты неохотно посещаются публикой, это большая редкость. Костюмы, декорации, вся богатая mise en scene[688]Прошел год, но популярность спектакля ничуть не уменьшилась. Тот же Н. М. Безобразов восхищался ею теперь уже в «Петербургской газете»: «Посчастливилось театральной дирекции со „Спящей красавицей“: третий сезон дают этот балет, и постоянно полные сборы»[690]
. Спустя месяц ему вторил корреспондент журнала «Артист»: «Балет прошел с блестящим успехом и при полном зале»[691].Подобные отклики на спектакль стали нормой и повторялись в печати год от года. Как писал исследователь сценической истории балетов П. И. Чайковского Н. И. Носилов, «протесты замолкли, и „Спящая красавица“ стала одним из излюбленных балетов, если не самым любимым, петербургского репертуара»[692]
.Помимо этого, балет П. И. Чайковского и М. И. Петипа открыл путь русской хореографии на мировую сцену. Итальянский балетмейстер Джорджио Саракко поставил его в начале 1896 года на сцене миланского театра Ла Скала с Карлоттой Брианцей в главной роли. За помощью и советом он обратился к Мариусу Ивановичу Петипа, специально приехав для этого в Россию. «Петербургская газета» сообщала читателям 10 сентября 1895 года: «Балетмейстер La Scala г. Саракко вчера прибыл в Петербург и повидался с нашим балетмейстером г. М. Петипа. Г-н Саракко воспользуется здесь указаниями нашего балетмейстера»[693]
.17 января 1899 года премьера «Спящей красавицы» прошла в Москве с Л. А. Рославлевой[694]
в роли Авроры. Постановщик спектакля, А. А. Горский[695], отказался что-либо менять в хореографии М. И. Петипа, отдавая ему тем самым дань уважения и восхищения.