Читаем Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры полностью

Представляя будущие хореографические образы, Петипа детально объяснял Цезарю Пуни, какая музыка необходима для каждой сцены. Но взаимопонимания, как это бывало раньше, не встретил. В итоге постановщику не понравилось то, что написал композитор, и это привело к размолвке. Существует легенда, что Пуни, услышав критику в свой адрес, в сердцах уничтожил клавир балета. Но вскоре они помирились, и композитору пришлось поторопиться. Судя по воспоминаниям современников, ему это было не впервой. Он и сейчас работал очень быстро. «Всю музыку „Дочери фараона“, вместе с инструментовкой, Пуни закончил в течение двух недель, а картину рыбачьей хижины написал в одну ночь»[385]. Но в итоге такая спешка сказалась на качестве: музыка оказалась лишь сопровождением действия. Как отмечала историк балета В. М. Красовская, «композитору и не предлагалось проникнуть в психологию героев, передать их переживания — его задачи ограничивались аккомпанементом, в котором главным достоинством почиталась танцевальность»[386].

Иначе обстояло дело со сценографией. Это стало ясно уже во время премьеры, состоявшейся 8 января 1862 года. Балет открывался Прологом. Вниманию зрителей предстал оазис в египетской пустыне. Декорации Генриха Вагнера изображали ночное небо, усеянное звездами. «Направо — группа пальмовых деревьев. Налево — фонтан в зелени. В глубине сцены — пирамида, в которой прорублена дверь, выходящая в пустыню. На горизонте — горы и видна дорога, по которой в долину спускается караван»[387]. Появляются усталые путники. Это лорд Вильсон (Петипа) и его слуга Джон Буль (Стуколкин). Они присоединяются к трапезе гостеприимных купцов, а в это время баядерки развлекают их танцами. Но вдруг начинается песчаная буря. Андрей Роллер создал запоминающуюся картину разбушевавшейся стихии: «Вихрь уносит шатер, раскинутый над путешественниками. Пальмовые деревья ломаются и падают, на горизонте волнуется песчаное море»[388]. Работа декоратора вызвала восхищение обозревателя газеты «Санкт-Петербургские ведомости», писавшего: «Особенно хороша степь во время самума, в прологе, когда небо покрывается точно заревом, деревья качаются, готовясь, кажется, сорваться с корня»[389].

Следующая картина переносила зрителей внутрь пирамиды. Либретто подробно описывает временное пристанище путников, созданное А. Роллером: «Слева располагается статуя Фараона, сидящего на гранитном троне. В глубине каменные сфинксы воинов. Около стен тянется длинная вереница мумий. Посредине сцены — ниша главной мумии, вокруг которой все прочие мумии составляют как будто ее свиту. Эта ниша вызолочена, расписана красками и вообще отличается особенным великолепием»[390].

Немного освоившись, купцы и их спутники располагались на отдых и раскуривали чубуки с опиумом. Вильсон при этом погружался в сон. И тут же начиналась фантастическая часть балета — мумия оживала, оборачиваясь прелестной Аспиччией (Розати). Едва красавица замечала спящего юношу, как все исчезало в тумане. На занавесе вспыхивала надпись: «Сон из минувшего».

Декорация новой картины изображала «лощину в лесу, окруженную густыми деревьями и освещенную яркими лучами солнца»[391]. Раздавались звуки труб и рогов, и на сцене появлялись Фараон и его дочь в сопровождении охотниц. Начинался «воинственный танец», имевший сложную структуру. После ансамбля, исполненного артистками кордебалета, в котором они образовывали «очень красивые группы», на первом плане «явилась сама бенефициантка»[392]. Утомившись же после охоты и танцев, они прилегли отдохнуть.

Но вдруг на дереве появилась обезьяна, нарушив покой принцессы и ее подруг. Когда же Аспиччия прицелилась в нее из лука, та, вспрыгнув на дерево и сделав несколько прыжков, исчезла. Этот эпизод, начиная с премьерного спектакля, всегда пользовался большим успехом у зрителей. Одна из театральных легенд гласит, что маленький мальчик по имени Жора Баланчивадзе[393], побывав на спектакле, пришел в такой восторг от этого персонажа, что заявил родителям: «Хочу быть такой же обезьяной!» Что им оставалось делать? Они отдали ребенка в балет, и впоследствии он стал одним из ведущих хореографов XX века.

Перейти на страницу:

Все книги серии Театральная серия

Польский театр Катастрофы
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши.Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр. Критическому анализу в ней подвергается игра, идущая как на сцене, так и за ее пределами, — игра памяти и беспамятства, знания и его отсутствия. Автор тщательно исследует проблему «слепоты» театра по отношению к Катастрофе, но еще больше внимания уделяет примерам, когда драматурги и режиссеры хотя бы подспудно касались этой темы. Именно формы иносказательного разговора о Катастрофе, по мнению исследователя, лежат в основе самых выдающихся явлений польского послевоенного театра, в числе которых спектакли Леона Шиллера, Ежи Гротовского, Юзефа Шайны, Эрвина Аксера, Тадеуша Кантора, Анджея Вайды и др.Гжегож Низёлек — заведующий кафедрой театра и драмы на факультете полонистики Ягеллонского университета в Кракове.

Гжегож Низёлек

Искусствоведение / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Основанная на богатом документальном и критическом материале, книга представляет читателю широкую панораму развития русского балета второй половины XIX века. Автор подробно рассказывает о театральном процессе того времени: как происходило обновление репертуара, кто были ведущими танцовщиками, музыкантами и художниками. В центре повествования — история легендарного Мариуса Петипа. Француз по происхождению, он приехал в молодом возрасте в Россию с целью поступить на службу танцовщиком в дирекцию императорских театров и стал выдающимся хореографом, ключевой фигурой своей культурной эпохи, чье наследие до сих пор занимает важное место в репертуаре многих театров мира.Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова-Мельник) — журналист, редактор и литературный переводчик, кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Автор книг о великих князьях Дома Романовых и о знаменитом антрепренере С. П. Дягилеве.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Искусствоведение
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010

Как в Швейцарии появился современный танец, как он развивался и достиг признания? Исследовательницы Анн Давье и Анни Сюке побеседовали с представителями нескольких поколений швейцарских танцоров, хореографов и зрителей, проследив все этапы становления современного танца – от школ классического балета до перформансов последних десятилетий. В этой книге мы попадаем в Кьяссо, Цюрих, Женеву, Невшатель, Базель и другие швейцарские города, где знакомимся с разными направлениями современной танцевальной культуры – от классического танца во французской Швейцарии до «аусдрукстанца» в немецкой. Современный танец кардинально изменил консервативную швейцарскую культуру прошлого, и, судя по всему, процесс художественной модернизации продолжает набирать обороты. Анн Давье – искусствовед, директор Ассоциации современного танца (ADC), главный редактор журнала ADC. Анни Сюке – историк танца, независимый исследователь, в прошлом – преподаватель истории и эстетики танца в Школе изящных искусств Женевы и университете Париж VIII.

Анн Давье , Анни Сюке

Культурология

Похожие книги

Певцы и вожди
Певцы и вожди

Владимир Фрумкин – известный музыковед, журналист, ныне проживающий в Вашингтоне, США, еще в советскую эпоху стал исследователем феномена авторской песни и «гитарной поэзии».В первой части своей книги «Певцы и вожди» В. Фрумкин размышляет о взаимоотношении искусства и власти в тоталитарных государствах, о влиянии «официальных» песен на массы.Вторая часть посвящается неподцензурной, свободной песне. Здесь воспоминания о классиках и родоначальниках жанра Александре Галиче и Булате Окуджаве перемежаются с беседами с замечательными российскими бардами: Александром Городницким, Юлием Кимом, Татьяной и Сергеем Никитиными, режиссером Марком Розовским.Книга иллюстрирована редкими фотографиями и документами, а открывает ее предисловие А. Городницкого.В книге использованы фотографии, документы и репродукции работ из архивов автора, И. Каримова, Т. и С. Никитиных, В. Прайса.Помещены фотоработы В. Прайса, И. Каримова, Ю. Лукина, В. Россинского, А. Бойцова, Е. Глазычева, Э. Абрамова, Г. Шакина, А. Стернина, А. Смирнова, Л. Руховца, а также фотографов, чьи фамилии владельцам архива и издательству неизвестны.

Владимир Аронович Фрумкин

Искусствоведение