Представляя будущие хореографические образы, Петипа детально объяснял Цезарю Пуни, какая музыка необходима для каждой сцены. Но взаимопонимания, как это бывало раньше, не встретил. В итоге постановщику не понравилось то, что написал композитор, и это привело к размолвке. Существует легенда, что Пуни, услышав критику в свой адрес, в сердцах уничтожил клавир балета. Но вскоре они помирились, и композитору пришлось поторопиться. Судя по воспоминаниям современников, ему это было не впервой. Он и сейчас работал очень быстро. «Всю музыку „Дочери фараона“, вместе с инструментовкой, Пуни закончил в течение двух недель, а картину рыбачьей хижины написал в одну ночь»[385]
. Но в итоге такая спешка сказалась на качестве: музыка оказалась лишь сопровождением действия. Как отмечала историк балета В. М. Красовская, «композитору и не предлагалось проникнуть в психологию героев, передать их переживания — его задачи ограничивались аккомпанементом, в котором главным достоинством почиталась танцевальность»[386].Иначе обстояло дело со сценографией. Это стало ясно уже во время премьеры, состоявшейся 8 января 1862 года. Балет открывался Прологом. Вниманию зрителей предстал оазис в египетской пустыне. Декорации Генриха Вагнера изображали ночное небо, усеянное звездами. «Направо — группа пальмовых деревьев. Налево — фонтан в зелени. В глубине сцены — пирамида, в которой прорублена дверь, выходящая в пустыню. На горизонте — горы и видна дорога, по которой в долину спускается караван»[387]
. Появляются усталые путники. Это лорд Вильсон (Петипа) и его слуга Джон Буль (Стуколкин). Они присоединяются к трапезе гостеприимных купцов, а в это время баядерки развлекают их танцами. Но вдруг начинается песчаная буря. Андрей Роллер создал запоминающуюся картину разбушевавшейся стихии: «Вихрь уносит шатер, раскинутый над путешественниками. Пальмовые деревья ломаются и падают, на горизонте волнуется песчаное море»[388]. Работа декоратора вызвала восхищение обозревателя газеты «Санкт-Петербургские ведомости», писавшего: «Особенно хороша степь во время самума, в прологе, когда небо покрывается точно заревом, деревья качаются, готовясь, кажется, сорваться с корня»[389].Следующая картина переносила зрителей внутрь пирамиды. Либретто подробно описывает временное пристанище путников, созданное А. Роллером: «Слева располагается статуя Фараона, сидящего на гранитном троне. В глубине каменные сфинксы воинов. Около стен тянется длинная вереница мумий. Посредине сцены — ниша главной мумии, вокруг которой все прочие мумии составляют как будто ее свиту. Эта ниша вызолочена, расписана красками и вообще отличается особенным великолепием»[390]
.Немного освоившись, купцы и их спутники располагались на отдых и раскуривали чубуки с опиумом. Вильсон при этом погружался в сон. И тут же начиналась фантастическая часть балета — мумия оживала, оборачиваясь прелестной Аспиччией (Розати). Едва красавица замечала спящего юношу, как все исчезало в тумане. На занавесе вспыхивала надпись: «Сон из минувшего».
Декорация новой картины изображала «лощину в лесу, окруженную густыми деревьями и освещенную яркими лучами солнца»[391]
. Раздавались звуки труб и рогов, и на сцене появлялись Фараон и его дочь в сопровождении охотниц. Начинался «воинственный танец», имевший сложную структуру. После ансамбля, исполненного артистками кордебалета, в котором они образовывали «очень красивые группы», на первом плане «явилась сама бенефициантка»[392]. Утомившись же после охоты и танцев, они прилегли отдохнуть.Но вдруг на дереве появилась обезьяна, нарушив покой принцессы и ее подруг. Когда же Аспиччия прицелилась в нее из лука, та, вспрыгнув на дерево и сделав несколько прыжков, исчезла. Этот эпизод, начиная с премьерного спектакля, всегда пользовался большим успехом у зрителей. Одна из театральных легенд гласит, что маленький мальчик по имени Жора Баланчивадзе[393]
, побывав на спектакле, пришел в такой восторг от этого персонажа, что заявил родителям: «Хочу быть такой же обезьяной!» Что им оставалось делать? Они отдали ребенка в балет, и впоследствии он стал одним из ведущих хореографов XX века.