Марк Антоний

Чувствуешь эту легкую искусственность, эту холодность? Она пробивалась в ней с самого начала и приманивала, притягивала больше всего. Царица Египта была полной моей противоположностью в самом главном, пусть в мелочах мы и могли быть похожи.

Затушив сигаретку, царица Египта сказала:

— Прости, если обидела тебя.

— Нет, — сказал я. — Мотив странный, но куда приятнее того, что я ожидал услышать. Мне почему-то не кажется, что ты лжешь.

Она смотрела на меня спокойно.

— Но тебе кажется, что я глупая?

— Взбалмошная.

— Пусть так.

В этот момент гонец принес мне письмо. Я подумал, что оно от тебя или от Фульвии (мы весьма активно переписывались), но письмо было, ничего себе, от Клодии.

Развернув его, я сказал:

— Подожди минуту, ладно?

Моя детка промокнула пальцы в чаше с благовониями, чтобы они не пахли сигаретами, и прошептала что-то своей рабыне, а я погрузился в чтение.

"Папа!

Ты не представляешь, что произошло. Мой муж отправил меня домой. Он не притронулся ко мне, но я все равно чувствую себя опозоренной. Это из-за мамы и дяди Луция, из-за того, что они сделали! Теперь я опозорена навеки! Муж отказался от меня! И не кто-нибудь, а молодой Цезарь! Лучше бы я вовсе не рождалась, чем вытерпела это.

Ненавижу маму, ненавижу дядю Луция!

Пожалуйста, папа, напиши мне как можно скорее, ответь мне, прошу тебя!".

— Чего? — спросил я у Эрота. Эрот сказал:

— Я выясню, господин.

Вскоре мы узнали, что вы не только подбиваете народ на мятеж, о чем я был вполне осведомлен, но и выступили против Октавиана непосредственно.

Тут я обалдел. Твоя проклятая война, о твоя проклятая война, которой ты едва не уничтожил нас обоих.

Тебя заебала несправедливость, Фульвию же — недостаток власти, и вместе вы составили отличную команду. Вооружив всех недовольных, вы объявили, что пора положить конец отъему земли.

Я не скажу, что этого не ожидал. Скажу, что не ожидал так быстро. Но Фульвия умеет брать быка за рога, правда? В любом случае, помимо прочих своих требований и лозунгов, ну сам знаешь, чего ты хотел: земли тем, кому она нужна, ты сказал еще одну интересную вещь.

Триумвиры, сказал ты, должны уйти.

Правда, что ли?

Таково было твое обещание, данное без какой-либо санкции с моей стороны. Ты говорил от моего имени и решал за меня, я разозлился на тебя смертельно, мне показалось, что ты хочешь избавиться от меня, что ты совсем помешался на этих своих бедняках.

О, скажу тебе честно, когда я узнал, что ты, осажденный в Перузии, вынужден был голодать, когда ты сначала урезал, а потом и вовсе лишил пайки рабов, я злорадствовал. Где же теперь, твоя хваленая справедливость, где же теперь мир, который ты хочешь построить? Решил, что придешь и всех спасешь от своего несправедливого глупого большого брата, думал я, и где ты теперь, ты и твоя армия голодных крестьян?

Разве стали они более сытыми?

О, как я злился на тебя за то, что ты переманивал моих ветеранов, за то, что ты имел совесть говорить от моего имени, за то, что ты трахал мою жену.

Но это все было потом. А тогда я перво-наперво обалдел от такой наглости. Вы с Фульвией ринулись вперед и раздолбали хрупкое равновесие, которое лишь недавно установилось в моей жизни. Вы разрушили то, над чем я работал, или хотя бы делал вид, что работаю.

Письмо Фульвии и твое письмо, которые пришли следом, я разорвал даже не читая. Написал Октавиану по поводу Клодии, ни словом не упоминая о войне. Я думал, Октавиан спросит у меня хоть что-нибудь, но то ли он был слишком хорошо осведомлен о том, что я не имею к глупостям Фульвии и твоим вольностям никакого отношения, то ли принял мои правила игры.

Во всяком случае, ответ его был таков:

"Возвращаю твою падчерицу девственной, я не опорочил ее ни единым прикосновением, и ты сможешь выдать ее замуж повторно точно так же, как если бы она и ночи не провела в моем доме.

Прошу простить меня за то, что все получилось именно так.

Твой друг, Гай Юлий Цезарь."

Вот так. Ни слова ни о чем — очень в его стиле. Впрочем, и это письмо тоже случилось позже.

А тогда я, только узнав, помню, немедленно отправил гонца к царице Египта с вестью о том, что отправляюсь с ней в Александрию немедленно. И хотя, знаю, у нее еще были в Тарсе незаконченные дела, она покорилась мне немедленно.

Мы отправились так быстро, как только могли. В последнюю ночь перед тем, как мы начали наш путь, Эрот все отговаривал меня.

— Твое присутствие, господин, необходимо в Риме. Если тебе и нужно предпринять путешествие, то совсем в другую сторону.

Я, впрочем, пребывал в далеко не благодушном настроении и рявкнул:

— Раб, который слишком много знает, это персонаж комедии, Эрот, так что либо попробуй развлечь меня, либо свали отсюда!

— Господин сам забыл, что я уже давно не раб.

— А свободный человек, который слишком много знает, персонаж трагедии, — сказал я и швырнул в него, кажется, чем-то тяжелым.

Всю дорогу я ругался со всеми, и только с царицей Египта становился вдруг нежным и ласковым, стараясь умастить ее заранее, показать, что я вполне безобиден. Она, впрочем, видела, в каком я состоянии, и как-то раз сказала мне: