Марк Антоний

— Антоний, прости, что даю тебе совет, но тебе стоит без злости взглянуть на эту ситуацию. Так, как взглянул бы на нее человек посторонний.

— Вот ты, — сказал я как можно мягче. — Ты человек посторонний, что ты видишь?

Она склонила голову набок.

— Ревнивого мужа. И с этого стоит начать.

Вот так. Разумеется, я понимал, что происходит у тебя и Фульвии. Мне не нужны были слухи и сплетни по этому поводу: Фульвию я знал слишком хорошо, знал и то, что ты всегда любил меня, а, значит, любил и то, что у меня было.

— Но все-таки тебе стоит возобновить переписку, — сказала она. — Хотя бы для того, чтобы следить за развитием ситуации.

И, о, когда мы высадились в Александрии, прекрасной Александрии, я первым делом возобновил переписку.

Я написал Фульвии:

"Ты выебла моего брата".

Через некоторое время мне пришел ответ.

"Ты выеб царицу Египта."

И к тому времени, надо сказать, я на самом деле поступил именно так.

Но всему свое время. Так вот, я помню первый день в Александрии, снова это сине-зеленое, удивительное море, снова жаркий, наполненный диковинными запахами воздух, снова золото и роскошь дворца Птолемеев.

Странно, но моя детка ничего не говорила о Цезарионе, словно его и не существовало. Хотя о нем было столько разговоров при жизни Цезаря, в нашем путешествии из Тарса в Александрию, по-моему, его имя вообще не упоминалось.

Моя детка не поблагодарила меня за то, что я, при обсуждении наследства Цезаря, защищал интересы ее сына. Впрочем, интересов ее сына у меня на самом деле и в мыслях не было. Мне лишь нужно было указать Октавиану на его место.

— Цезарион, — говорил я. — Родной сын Цезаря, тогда как Гай Октавий Фурин лишь его дальний родственник, даже не принадлежащий семье Юлиев.

Я все думал, моя детка напомнит мне об этом, но она молчала.

По поводу Цезариона. Считал ли я его в действительности сыном Цезаря?

Сложно сказать. С одной стороны, разумеется, я не мог отрицать такой вероятности, тем более, что о романе Цезаря и царицы Египта было известно всем на свете. Да и, увидев Цезариона, я отметил некоторую схожесть. Впрочем, она вполне могла объясняться самовнушением. Я бы хотел, чтобы Цезарион приходился Цезарю сыном. Тогда получилось бы, что Цезарь оставил после себя живого человека, в котором течет его кровь, свое продолжение.

Но не выдавал ли я желаемое за действительное? На то, что Цезарь не признал Цезариона, были вполне самостоятельные политические причины, ни о каком подозрении в измене речи не шло.

Однако же, Цезарь сыновей не нажил, несмотря на титул "лысого развратника", он не имел признанных детей, кроме малышки Юлии, умершей в столь молодом и цветущем возрасте. Слухи ходили разные, думаю, всех известных в Риме людей, подходящих по возрасту и времени зачатия, величали хоть раз внебрачными сыновьями Цезаря. Не один Марк Юний Брут удостоился чести быть частью этого всемирного заговора сынишек Отца Отчества.

Но эти слухи всегда оставались только слухами. Цезарь ни о ком не говорил, как о своем сыне. В том числе и о Цезарионе.

Что касается Юлии, раз уж я начал о ней, как ты знаешь, бедняжка умерла при родах. Конечно, Цезарь и Помпей самой судьбой были противопоставлены друг другу, но все-таки я думаю, что смерть Юлии также сыграла свою роль. Она умерла, рожая ребенка Помпея, и, мне кажется, Цезарь винил его в смерти дочери, пусть сам этого и не осознавал.

Или, может, осознавал и пустил эту энергию в дело уже на другом, рациональном уровне, что Цезарю более свойственно. Горе его было таким сильным, что, хоть Цезарь и старался скрыть его, в тот момент у меня не было сомнений: Юлия — единственное его маленькое сокровище, единственный ребенок.

Цезарион родился позже и, вроде бы, от любви, все то, что было утрачено с Юлией, должно было вернуться позднему сыну в десятикратном размере. Однако этого не случилось. Во всяком случае, на мой взгляд. Может, Цезарь просто уберег Цезариона от излишнего внимания, не знаю.

В любом случае, я всем своим женщинам, кроме моей бесплодной Кифериды, делал детей, даже если мы принимали кое-какие меры предосторожности. Цезарь же, подозреваю, не отличался такой плодовитостью. Быть может, к моменту рождения Цезариона, он не мог иметь детей вовсе, если уж после Юлии у него не получился никто, при всех его многочисленных любовных приключениях.

Вот так. Как видишь, ответа на этот вопрос у меня нет. Думаю, правды мы не узнаем никогда. Но, может быть, семя Цезаря, наконец, легло в правильную почву, это не исключено, и я хочу так думать.

Так или иначе, я никогда прежде его не видел. И именно я попросил царицу Египта представить мне Цезариона.

— Мой Антилл лишь на год младше его, — сказал я. — Мальчишкам будет весело вместе!

— Наверняка, — ответила моя детка, но более ничего не сказала. Однако, когда мы прибыли, она велела привести Цезариона первым же делом.