Марк Антоний

Я уже хотел сказать, что тему развивать не буду из дипломатического почтения к Египту, как к Помпею подошел один из этих его ручных пиратов. Секст Помпей встал и сказал:

— Прошу меня простить, я всего лишь на минуту.

Мы с Октавианом переглянулись. В этот момент я ощутил с ним абсолютное единство. И правда, если уж нам предстояло умереть, то вместе, что объединяет лучше?

И Октавиан и я, мы оба не расслаблялись здесь до конца. Впрочем, смог бы насладиться своей безопасностью на пиру у нас Помпей? Не думаю.

Некоторое время Помпей о чем-то тихо беседовал с этим пиратом, как же его там, уже и не помню, а потом мы с Октавианом увидели, как он качает головой. Как-то мы оба поняли, о чем Секст Помпей говорил с тем пиратом. О том, как легко закончить всю эту долгую войну прямо сейчас. Во всяком случае, будь я тем пиратом, именно это бы и предложил.

Почему Помпей отказался? Я не знаю. Я бы не отказался.

В любом случае, остаток пира прошел хорошо и вполне спокойно, если не учитывать того, что меня стошнило в море. Поздней ночью мы с Октавианом выбрались с корабля. Я был совсем пьяный, он, напротив, почти не пил.

Я сказал:

— Дружок, зачем мы столько позволили этой сволочи Помпею? То есть, мне его, конечно, жалко, и все дела, но разве же мы такие альтруисты? По-моему, нет.

— Нет, — послушно повторил Октавиан. — Конечно, мы не такие альтруисты.

— Тогда что с нами не так?

— Мы мудрые политики, Антоний.

Это мое глупое пьяное "мы" вдруг меня так порадовало. Я забавлялся тем, что есть некоторое "мы", хоть Октавиан и похож на меня меньше всех людей Земли.

— Но мы вгрохали в него такие деньги, — сказал я. — Это окупится?

— О, непременно. Как говорил мой отец, доброта всегда окупается.

Октавиан был трезв, если не абсолютно, то почти. И все-таки я почувствовал, что он чуть ослабил контроль над собой. Конечно, он сказал банальность, но за ней я услышал кое-что другое.

Что-то вроде: это все неважно, я все равно уничтожу Секста Помпея тогда, когда это будет удобно. И никто меня не остановит. Ха-ха-ха-ха. Маленький злодей, правда?

Впрочем, я просто был очень пьян. Но разве можно отрицать это умение Октавиана быть столь милым и очаровательным в ожидании удобного момента для нападения? Он не скупился на уступки, потому что планировал избавиться от Секста Помпея. Если кому-то и предстояло жить с последствиями этого разговора, то очень недолго.

Почему-то я не примерял все эти свои выводы на нашу с Октавианом ситуацию. Почему?

С другой стороны все, конечно, честно. Разве же я не согласился бы уничтожить, наконец, Помпея?

А разве Секст Помпей отказался бы от мести в нужный момент? Умение вовремя ослабить конфликт, уменьшить давление — чрезвычайно важно, может быть, важнее всего прочего. И Октавиан это умел.

— Как поживает Октавия? — спросил он осторожно.

— О, — сказал я. — Мы счастливы. Еще как. Уверен, так и будет продолжаться.

— Все мои надежды на это направлены, — сказал Октавиан. А потом вдруг прошептал мне:

— Ты видел, как он говорил с этим пиратом, да?

— Ага, — сказал я. — Уверен, хотел нас мочкануть. Приколись?

— Да, — сказал Октавиан. — И я об этом подумал. Подумал, я умру. И вот так нелепо. Подумал, как сглупил.

— А я не думал особо, — ответил я. — Просто вот так заметил.

Вдруг вернулось то чувство общности, и мы с Октавианом оба нервно засмеялись.

— Да, — сказал Октавиан. — Тяжелая у нас с тобой работа.

— И небезопасная, — ответил я. — Зато какая хорошая ночь, приятная, звездная. А могли бы сдохнуть на кораблике. Думаешь, он просто сбросил бы тела в море?

— Да, — ответил Октавиан. — Так я и думаю. Передергивает от этой мысли.

— Да, к этому времени нас могло бы не быть. Меня такое наоборот здорово взбадривает.

Октавиан засмеялся:

— И это меня в тебе восхищает, Антоний.

И тут он был вполне честным. Думаю, все другие мои качества, которые он восхвалял, не восхищали его, а это — еще как. Октавиан завидовал моей смелости.

Впрочем, я завидовал его удаче. Вот уж что не давало мне покоя.

Но в остальном, после договора с Секстом Помпеем, стало у нас с Октавианом все очень даже неплохо, во всяком случае, куда лучше, чем до моего отъезда на Восток.

Может быть, стоит благодарить Октавию. Она всегда очень хорошо смягчала мой характер и, подозреваю, ей легко удавалось проворачивать подобные штуки и с Октавианом.

Впрочем, и то происшествие на корабле не надо списывать со счетов — оно объединило нас и показало нам, что он и я — части одной и той же системы, ныне мыслящиеся нераздельно.

Благодаря Октавии, мы много времени проводили вместе. Я уже говорил тебе, что страсть Октавиана — кости, и шире — любые азартные игры. Не было такого занятия, требовавшего удачи и азарта, к которому он бы не питал слабости.

Все-все-все, от игры в кости до петушиных боев. Если ему было скучно, он играл в кости сам с собой, а мог и просто подбрасывать монетку. Очаровательная черта для такого рационального маленького мудачка, правда?

Я тоже люблю игры. Люблю острые ощущения, которые они дают. Люблю это покалывание в кончиках пальцев, когда загадываешь число, бросая кости.