Марк Антоний

— Девочка, — слабо выдохнула Октавия.

— Это ж прекрасно! — сказал я. — Девчонка это отлично!

— А я думала, что будет сын.

— Ну, у меня всего две девчонки, одну я не видел давно, другую — никогда. А тут — дочка. Они смешные и милые. Да и сын вырастет, он уйдет на войну, его могут убить. А дочка будет с тобой всегда.

Октавия улыбнулась мне, губы ее были очень бледными.

— Я не расстраиваюсь, — сказала она. — Просто я думала, что будет сын. Мне снилось. А родилась девочка. Но это неважно. Посмотри на нее.

Ну, признаюсь честно, тогда мне не показалось, что Антония — какая-то неземная красотка. Эти опухшие новорожденные — существа странные.

— Ну, — сказал я. — Может, она умная?

Октавия попыталась засмеяться, но не смогла.

— А можно подержать? — спросил я. — Ты ее потом не съешь?

— Не смеши меня, пожалуйста.

— Не могу, это нервное.

Октавия передала мне на руки малышку Антонию. Столь крошечное, слабое и хрупкое существо, подумал я, и как люди вообще живут на свете, если их дети такие беззащитные?

Глаза у малышки были синие, и я думал: пусть не темнеют. Все дети у меня кареглазые, в мою породу, а я хочу синеглазую девочку, такую, как Октавия.

— Она какая-то сонная, — сказал я.

— Она очень устала.

— Подумаешь, какая работа. Вот ты — устала. Антония, малышка, да? Ты Антония, правильно? Ты еще не знаешь, как тебе повезло, что ты Антония.

Она меня явно не слишком понимала, смотрела безо всякого выражения на маленьком смешном личике. Я велел позвать старших детей и поднял Антонию над головой, по древнему обычаю демонстрируя новорожденную и принимая ее в семью.

Этот обычай работает, если все идеально — если сам отец дома, если собралось семейство, ну и все такое. Однако до того так пафосно и круто я принимал в семью одного лишь моего первенца от Фадии.

И тут мне захотелось как бы закрыть эту смерть новой жизнью, новым рождением, новым таким воспоминанием о том, как я, поднимая ребенка на руки, провозглашаю его своим.

— Вот так, дети, — сказал я. — Встречайте-ка свою сестру.

Юл разрыдался, сказал, что раз он больше не младший, теперь его и вовсе не за что любить. Что за несчастное существо, мой Юл?

Вот как. Хотелось бы мне, чтобы мама узнала, какая у нее родилась милая, синеглазая внучка.

А тебе бывает интересно, как выглядел твой самый первый предок? Похож ли ты хоть чем-то на первейшего Антония, или все уже смешалось, растворилось?

Я всегда думал, что похож на Геркулеса, но сколько крови утекло с тех пор. И все-таки это возможно.

Интересно также, как будут выглядеть Антонии далекого будущего.

И вообще, я тут недавно думал, сколько у меня на самом деле детей. От моих законных жен, это понятно, но сколько по свету бродит маленьких Антониев от всяких моих мимолетных романов, увлечений, от оттраханных мною рабынь и иноземок, и все в таком духе.

А пройдет время, и у этих Антониев, зная темперамент семьи, будет множество своих детей, и однажды Антонии заселят всю землю. Так я, во всяком случае, думаю, может, надеюсь на это.

Приятно, что все исчезает не до конца.

Но, что касается Октавии, да, хочется сказать о ней еще. Однажды, выполняя возложенную на нее великую миссию, она спасла нас с Октавианом от войны. Ненадолго, но все же спасла.

Я возвращался в Италию из Греции (Октавия была беременна дочерью, которую я никогда не увижу), и у меня было твердое намерение проучить щенулю, поскольку дошли до меня слухи, что он настраивает против великолепного Марка Антония сенат.

Октавия была сама не своя, ради нашего нерожденного ребенка она умоляла отправить ее первой.

— Пусть бы, — сказала она. — Я увиделась с братом и вразумила его. Я служу тебе, муж мой, и хочу вразумить брата не возводить на тебя напраслину, если только он делал это в действительности. Взамен, прошу тебя, выслушай моего брата, он кровь моя, и я не смогу жить, думая, что не сделала все, чтобы предупредить вражду между вами.

Не особенно довольный сложившейся ситуацией, я, тем не менее, высадившись в Таренте, отправил ее навстречу Октавиану. Уж не знаю, что Октавия ему там наговорила, да только явился в Тарент он абсолютно шелковый. О его немирных намерениях говорило его сиявшее на солнце войско, о моих — множество прекрасных кораблей.

Но при встрече мы обнялись и назвали друг друга родичами. И вместо войны вышло так, что мы с Октавианом обменялись любезностями, он пообещал мне несколько легионов для моей будущей парфянской войны, войны мечты, Октавиан же получил от меня корабли для его заварушки с Секстом Помпеем, которую я, кстати, не одобрял. Октавия продолжила свою дипломатическую миссию, и наши любезности друг другу даже удалось увеличить.

Но вот что я понял насчет Октавиана — он повзрослел. Он пришел сюда с войском, и я увидел — он больше не боится войны и не избегает ее всеми силами.

На этот раз я разговаривал не с мальчиком, не с юношей, но с молодым и сильным мужчиной, с ним не зазорно было ввязаться в хорошую драку.

Знаешь, что он по этому поводу сказал? Мы с ним возлежали, он по-прежнему мало пил, и я сказал:

— Ты так вырос.

Он сказал:

— Я собирался напасть на тебя.

— Да, — ответил я. — Похвально.