Марлен Дитрих

Дородный вышибала сдерживал очередь, напиравшую на залитый неоновым светом вход. С видом повелителя он делал знаки тем людям в толпе, которых считал достойными войти. Камиллу он, судя по всему, знал, потому что стоило нам протиснуться к нему, как он по-волчьи оскалился и, окинув меня похотливым взглядом, сказал:

– А это что за прелестная киска?

– Подруга, – ответила Камилла. – Не будь скотиной. Она девственница.

– Это ненадолго, – загоготал детина и, отодвинув кожаную занавеску, пропустил нас к гардеробу.

Камилла бросила свой зонтик и меховую горжетку милой девушке за стойкой. Ее косы, свернутые петлями, были подвязаны большими бантами, а одета она была в широкую юбку в складку, напомнившую мне форму, которую я носила в Шёнеберге. Она дала Камилле номерок… И вдруг я поняла, что это вовсе не милая девушка, а очень симпатичный молодой человек.

Он подмигнул мне, взмахнув перламутровыми ресницами:

– Что-нибудь сдадите, Liebchen?

– Нет. – Помада будто запеклась у меня на губах. – Ничего. Danke.

– Развлекайтесь, – сказал паренек и стал вешать горжетку Камиллы, показав нам свою строгую юбку сзади: она оказалась настолько короткой, что из-под нее выглядывали голые ягодицы.

– Ты видела его ресницы? – шепнула я Камилле, пока мы спускались по лестнице, увешанной плакатами. – Они унизаны шариками из туши. Ты не знаешь, долго это делается?

– Несколько часов, – ответила Камилла, вытаскивая из маленькой сумочки сигарету и вправляя ее в черный мундштук. – Леди живут исключительно ради вечера. Если они не превращаются в красавиц к заходу солнца, то вообще не выходят из дому.

Леди, которые на поверку оказываются мальчиками. Это был новый мир, и я жаждала влиться в него, как только мы вошли в кабаре, где воздух пульсировал едкой наркотической сладостью. Над головами у нас, как огромные глазные яблоки, вращались зеркальные шары. Они улавливали и преломляли лучи света, в которых змеились струи дыма.

Мое сердце забилось чаще. Наконец-то я здесь, на одной с Людмилой арене. Однако о своей героине я думала меньше, чем о тех историях, которые пленяли меня в Веймаре, о разрыве с прошлым ради будущего. Только в данном случае новое было скандальным, непредсказуемым – сказочная игровая площадка, где все оказывалось на самом деле не таким, каким выглядело. Я поняла, что мне все время не хватало этого – мира без правил, в котором я могла бы стать любой.

Кабаре было под завязку заполнено людьми. Публика теснилась у бара, компании сидели за черно-белыми столиками перед сценой, украшенной гирляндами из дешевой рождественской мишуры. Выступал приземистый человечек в кособоком рыжем парике: гнусавил блудливые песенки, ставшие чрезвычайно популярными благодаря звезде кафе «Мегаломания» Розе Валетти. Я слышала ее записи, в них игриво воспевалась утонченность женской чувственности в противовес нетерпеливому натиску мужчины.

Камилла провела меня мимо столиков, улыбаясь направо и налево всем, кто окликал ее по имени. Пока мы петляли по залу, я поймала на себе взгляд шикарного мужчины в белом смокинге. Он сидел один за столиком и наблюдал за нами. Мне показалось, что Камилла тоже его заметила: она пронзительно посмотрела в его сторону и тут же демонстративно отвернулась, при этом ускорив шаг.

– Идем, – коротко сказала она. – Мои друзья должны быть где-то здесь.

Одетая в вечерний мужской костюм, я чувствовала себя одновременно невидимой и вызывающе броской. Я хотела добавить походке развязности, но вместо этого засеменила мимо группы едва сдерживающих хохот юнцов в коротких пеньюарах, клетчатых носках и девичьих панталонах с оборками. Один из них улыбнулся мне и приподнял полу халатика, под которым наблюдались явные признаки эрекции. Это меня шокировало – и развеселило, особенно когда он засунул руку в свои штанишки, вытащил из них фаллоимитатор и стал его лизать, как ребенок леденец. Я не смогла удержаться от смеха, который вызвала, с одной стороны, неуклюжая похотливость этого юнца, а с другой – мысль о том, что сказала бы мама, о ее ужасе при виде того, какое убожество могло находить пристанище в гавани ее великой нации воскресных визитов и Генделя. Несмотря на мой восторг всем происходящим, я начала жалеть, что не сообщила Камилле истинную причину своего желания выйти в свет. «Силуэт», вероятно, был клубом для гомосексуалистов, где для меня было столь же нереально найти испытывающего желание мужчину, сколь и доступно иное…