Мартин М.: Цветы моего детства

В половине случаев ему довольно грубо отвечали отказом, ссылаясь на то, что «скоро перемена». Мартин, конечно, не мог объяснить, что ему необходимо выйти до того, как она начнется, что это его единственный шанс облегчиться до конца школьного дня. И ему ничего не оставалось делать, кроме как послушно оставаться на месте, надеясь, что следующие учительница или учитель окажутся к нему более благосклонны и что его одноклассники не обратят внимание на повторный вопрос. Госпожа Петра была единственной учительницей, которая не только всегда позволяла ему выйти, но даже не сопровождала свое позволение раздражительными или насмешливыми комментариями. В одном из таких походов Мартин встретил возле туалетов Клелию. Она полоскала лицо водой из-под крана. Ее глаза и губы выглядели так, как они выглядят у человека, который сильно и продолжительно плакал. Заметив Мартина, она улыбнулась, поздоровалась с ним и, опустив голову, чтобы волосы густо падали на лицо, пошла на урок. В последнее время он часто видел ее в компании других старшеклассников и старшеклассниц, особенно часто – одного конкретного старшеклассника, который позволял себе в обращении с ней немыслимые вещи. Например, объятие за талию или прикосновение к волосам. Все это он проделывал с невероятными непринужденностью и небрежностью, а Клелия не только позволяла ему это, но как будто даже поощряла его. Происходящее было для Мартина мучительно, но отчего-то каждый раз, когда ему предоставлялась такая возможность, он не мог отвести от них взгляд.

Обморок

Вскоре после случая в коридоре Клелия прекратила водиться с тем одним конкретным старшеклассником и всей остальной компанией и стала такой, какой Мартин всегда ее знал. Она снова время от времени сидела с ним, Фи, а теперь еще и Марией за одним столом в школьной столовой, а иногда и прогуливалась с ними после уроков. Казалось, не только на него, но и на всех остальных ее общество действовало целебно. Мартину почти не было больше неловко во время этих прогулок. Изредка ему становилось совсем спокойно и легко – как будто они четверо лучшие друзья уже целую вечность. Это чувство было слишком хрупким и никогда не длилось долго. Что угодно могло разрушить его – равнодушное пожатие плечами Фи, сумрачная задумчивость Клелии, которая возникала на ее лице все чаще, углубившийся в спиральной раковине слизень в глазах Марии. Он все время боялся того, что кому-нибудь из них станет скучно, если он будет слишком долго молчать, и того, что он кого-нибудь утомит, если будет говорить слишком много и невпопад. Ему хотелось, чтобы им было так же приятно, как ему, и чтобы они его не оставляли. Мартину было стыдно за это желание, он считал себя недостойным их дружбы.

Однажды во время подобной прогулки Мартин дошел до такой степени трепета и озабоченности, что у него потемнело в глазах. Он начал беспомощно оседать и цепляться за воздух. Его подхватили под мышки и отвели на газон, где он положил голову на траву и на мгновение провалился в небытие. Когда к нему вернулись сознание и зрение, он увидел, что все трое склонились над ним и с выражением крайней тревоги заглядывают ему в лицо. Мартин слабо улыбнулся. На спине и на лбу у него выступили крошечные капельки пота. Он приподнялся на локтях и, предупреждая возражения, сказал как можно бодрее:

– Все хорошо, мне уже совсем хорошо!

Клелия, Фи и Мария стали переглядываться и улыбаться. Потом они засмеялись. Мартин тоже засмеялся. Он чувствовал себя еще довольно слабым, но ему было очень радостно и весело. И немного жутко.

Имя

Примерно через пару недель после эпизода с избиением он внезапно повторился. На том же месте, что и в прошлый раз, Вон настиг Мартина и уволок за гаражи. Точнее сказать, утолкал. Это было похоже на плохое театральное представление – Вон как будто только делал вид, что пытается куда-то заманить Мартина, а Мартин как будто только притворялся, что тому это удается. Казалось, он в любой момент без особого труда мог убежать или позвать на помощь. А может, так оно и было. Но почему-то не делал этого. Как будто на него наложили заклятье. Оказавшись в укромном месте, Вон снова принялся неловко и с несвойственной ему нерешительностью поколачивать абсолютно не сопротивлявшегося Мартина. Длилась эта интерлюдия минут двадцать. Затем Вон, как и в прошлый раз, замешкался, словно хотел сказать или сделать что-то еще, но отчего-то не мог, и, шлепнув Мартина напоследок раскрытой ладонью по уху, молча, не оглядываясь, очень быстро пошел прочь, как если бы он был преследуемым, а не преследователем. Мартин остался стоять на месте. Он чувствовал, как мышцы под его кожей в местах ударов, распределившихся равномерно по всему его туловищу, рукам и ногам, наливаются мягким теплом и болезненно пульсируют. Он осторожно вышел обратно на тропинку, оглянулся вокруг, не то высматривая Вона, не то проверяя, не заметил ли их какой-нибудь прохожий. Убедившись, что поблизости никого нет, он пошел домой.