Мартин М.: Цветы моего детства

Когда снова пришла зима и сухие цветы на кладбище покрылись толстым слоем снега, Мартин продолжал приходить и приносить матери засушенные бутоны из своего гербария. А по ночам ему снилось лето. Прозрачная легкость воздуха и нежный шелест зеленых деревьев над головой – каждую зиму он не мог поверить, что это не выдумка, что с ним это действительно случалось. Каждым серым промозглым днем летние воспоминания казались ему бесконечно далекими. Он мысленно оплакивал их, как покойника, а новая встреча с ними в будущем казалась такой же мистической и не укладывающейся в рамки обыденной реальности, как встреча с умершей матерью. Он засыпал, и видел, как вместе с Фи, Клелией и Марией идет по пыльной тропинке, которая приводит их к знакомому надгробию, а у его основания лежат огромные красные маки. Его ничуть не удивляет, что над гранитной плитой теперь возвышается белый каменный ангел. Все четверо так разморены солнечным жаром, что ложатся на мягкую траву прямо между могилами и погружаются в дремотное оцепенение. Воздух над ними – не просто теплее, чем зимой, он по-настоящему другой. В этом воздухе они, Мартин чувствует, действительно вместе – он, Фи, Клелия, Мария и его мертвая мать, которая наконец-то окружена должными вниманием и заботой. И смерть в этом воздухе кажется всего лишь продолжением той нежности, которая льется из невидимых серых щелей где-то между ними и ласковым июльским ветром, той действительностью, в которой нет и никогда не будет неприятных признаков реальности.

Тропинка

По причине, которую Мартин уже никогда не вспомнит, школы в тот день не было, но к полудню ему нужно было попасть на репетицию хора. В такое время на улицах бывает очень тихо, и если негреющее, как тогда, зимнее солнце освещает покинутые человечеством фонари, машины, турники и дома, становится особенно тоскливо, оттого что некому больше ждать, когда снег растает, и земля под ним оживет. Размышляя об этом, Мартин перебирал ногами в потертых нубуковых ботинках, пока ему не послышался невнятный шум, похожий на завывание ветра и на человеческий голос одновременно. Он замер на пару секунд, прислушался и зашагал дальше. В тот же момент шум повторился, на этот раз более отчетливо и более похоже на человеческий голос, чем на завывание ветра. Мартин снова остановился и посмотрел по сторонам. Справа от него белела однополосная дорога, вдоль которой стояли припорошенные снегом автомобили, а за ней проходил стальной трубопровод, окруженный редкими голыми кустиками, слева стоял пятиэтажный дом с квадратными окнами, сквозь которые ничего кроме узоров на тюле при дневном свете было не разглядеть. Когда шум повторился в третий раз, он уже наверняка был не завыванием ветра, а человеческим голосом:

– Помогите!

Мартин не мог определить, с какой стороны к нему приходит звук. Он приблизился к дому и пристально осмотрел все окна на первом и втором этажах. Никаких признаков присутствия или движения он не заметил. Ему показалось, что голос снова что-то произнес, но теперь он был дальше, чем вначале. Мартин перешел через дорогу и обследовал, нагнувшись, кусты под трубопроводом. Там не оказалось ничего, кроме нетронутого снежного слоя незначительной толщины.

– Пожалуйста, помогите!

Голос как будто снова удалился, и Мартин вернулся на тропинку между домом и трубопроводом, на которой он впервые его услышал.

– Пожалуйста…

Теперь голос снова казался близким и чрезвычайно отчетливым. Мартин посмотрел вверх. Над ним не было ничего, кроме ясного голубовато-белесого неба. Он снова оглядел все окна и все кусты под трубопроводом. А голос снова удалялся от него, и приближался только тогда, когда он возвращался на пустую тропинку. Мартин присел на корточки, обхватил руками колени и положил на них подбородок. За все это время в его поле зрения не появилось ни одного прохожего. Репетиция уже началась. Мартин встал, прошел немного вперед, опять прислушался. Голос молчал. Но Мартин не мог избавиться от ощущения, что он слышит и это молчание тоже, что оно где-то совсем близко, хотя и невозможно установить, где. Он постоял еще несколько минут, прошелся вперед и назад. Окна, в которых можно было различить только неподвижные занавески и кое-где листья комнатных растений, казались ему страшными и слишком большими. Мартин уже очень сильно опаздывал и, не зная, что еще предпринять, бросился бегом вперед, не оглядываясь.

Соломон