Мартовскіе дни 1917 года

Спокойствіе и незаурядная "выдержка", проявленная Николаем II в "удручающей обстановк" (выраженіе Дубенскаго) 1-го марта, когда он получил тяжелый моральный шок, отложившійся в его сознаніи словами в дневник: "стыд и позор", представляется для многих своего рода феноменом. Что здсь приходило извн — от традиціонных условностей придворнаго быта и умнія "владть собой совершенно", годами выработаннаго как бы царским ремеслом, и что рождалось в силу личных свойств самодержца — его "пониженной сознательности"? Каждый по своему разршит психологическую загадку, если она имется. Для нас этот вопрос имет значеніе постолько, посколько он уясняет отношеніе монарха к событіям. Запись исторіографа за первое марта нсколько неожиданно посл разсказа о мотивах, побуждавших хать в Псков для того, чтобы противодйствовать вооруженной силой революціи, непосредственно же пріобртает совершенно иной тон. "Все больше и больше опредляется, насколько правильно было ршеніе хать в Псков и избгнуть поздки в Петроград, гд, наврное, произошли бы событія, во всяком случа, неожиданныя" — гласит она в чтеніи на засданіи Чр. Сл. Ком.: "Вс признают, что этот ночной поворот в Вишер есть историческая ночь в дни нашей революціи. Для меня совершенно ясно, что вопрос о конституціи окончен, она будет введена наврное. Царь и не думает спорить и протестовать. Вс его приближенные за это... вс говорят, что надо только сговориться с ними, с членами Временнаго Правительства. Я, свидтель этих исторических событій, должен сказать по совсти, что даже попыток протеста не было... Старый Псков опять занесет на страницы своей исторіи великіе дни, когда пребывал здсь послдній самодержец Россіи, Николай II, и лишился своей власти, как самодержец".

Разительное противорчіе, заключающееся между первой половиной записи и второй, может быть объяснено только тм, что вторая была сдлана в послднюю минуту истекшаго дня (в записи имется и прямое указаніе — около часа ночи), т. е. в обстоятельствах, совершенно изменивших конъюнктуру предшествовавшей ночи и, может быть, психологію нсколько примитивнаго исторіографа: впечатлнія дня слились, и послднее заслонило боле раннія переживанія. С этого момента члены ближайшей свиты Императора превращаются в "поклонников конституціи (выраженіе Дубенскаго) и создается легенда о готовности Императора пойти на коренныя уступки общественным требованіям... Мы знаем, что Дубенскій в воспоминаніях послал мифическое царское согласіе на "конституцію" еще 27-го в отвт на телеграмму Родзянко.