Мартовскіе дни 1917 года

В сгущенной атмосфер мистических упованій, как-то трудно предположить, что дло могло итти о тонко задуманном коварном план сознательной "поддлки" историческаго акта. "Нить Аріадны" не могла итти в т дни из Царскаго Села. Могла ли самостоятельно возникнуть иниціатива такой политической интриги в голов того, кто "наивно думал, что он может отказаться от престола и остаться простым обывателем"? Сам нсколько наивный придворный истріограф ген. Дубенскій, сказавшій процитированныя слова в Чр. Сл. Ком., не дооцнивал, допустим, врожденное "лукавство" внценоснаго "сфинкса". Перед нами пройдет еще яркое свидтельство лица из иной среды, совсм уже враждебной, которое разскажет о тон, как внценосец, скинув тяготвшія на нем историческія бармы мономаховой шапки, оживал и длался "человком". То будет свидтельство Керенскаго, непосредственно наблюдавшаго послдняго императора в заключеніи в Царскосельском дворц[259].

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. МИXАИЛ II

I. Ставка и Петербург.

Закончив псковскую операцію, делегаты Временнаго Комитета в Я часа ночи выхали назад в Петербург. Приблизительно в то же время пошли сообщенія о принятых ршеніях главнокомандующим на фронт и в столицу. Только обостренно тревожной обстановкой и неувренностью можно объяснить непонятный инцидент, разыгравшійся в Петербург с арестом по ордеру новаго министра юстиціи полк. Шихева, производившаго в Штаб расшифровку манифеста. Окруженію Бубликова казалась подозрительной медлительность работы — ясно, умышленно затягивают; звонок в Гос. Думу и ршеніе, как выразился Ломоносов, "на всякій случай полковника с актом арестовать". Сказано и сдлано — из Думы послали не то грузовик, не то лимузин. Вроятно, этим объясняется "спшное" привлеченіе к длу считавшагося "спеціалистом по шифровальному длу" будущаго командующаго петербургскаго округа, полк. ген. штаба Половцова, котораго Гучков привлек к работ военной комиссіи. Он вмст с Родзянко отправился в главное управленіе Ген. Штаба и расшифровал ночную телеграмму Гучкова об отреченіи, адресованную на имя нач. гл. Штаба для передачи предсдателю Думы[260].

Неожиданное содержаніе акта отреченія произвело переполох в кругах Врем. Комитета — прежде всего в связи с тми антидинастическими требованіями, которыя так опредленно выявились в теченіе дня. Керенскій "без всяких обиняков заявил, — по словам Родзянко, что если воцареніе Мих. Ал. состоится, то рабочіе г. Петрограда и вся революціонная демократія этого не допустит". Смущал и вопрос о законности акта, поднимавшій "обоснованный юридическій спор" в смутное и тревожное время. Этот вопрос кратко разсматривает в воспоминаніях Набоков: "Наши основные законы, — говорит он. — не предусматривали возможности отреченія царствующаго императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаслдія в этом случа!.. При таком молчаніи основных законов престол в случа отреченія мог переходить только к "законному наслднику". "Престол россійскій — не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу... Поэтому передача престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридическаго титула для Михаила она не создавала". "Принятіе Михаилом престола", слдовательно, было "с самаго начала порочным". Не удовлетворял в. кн. Михаил с морганатической супругой и легитимистов, мннія которых находили извстный отзвук в думской сред. Мы видли, что "интригам" кн. Брасовой готовы были они приписать даже идею регентства, за которой таилась секретная мысль превратить временнаго регента в постояннаго императора. Столичная "яхт-клубская" молва давно уже приписывала кн. Брасовой подготовку в этих цлях чуть ли не заговора. (Запись Нарышкиной 21 авг.). Палеолог, с своей стороны, еще в феврал 16 г. записал ходячіе слухи и комментировал их. "Честолюбивая и ловкая" кн. Брасова "за послднее время поддерживает самыя либеральныя мннія. Ея салон... часто принимает лвых членов Гос. Думы. В придворных кругах ее обвиняют в измн монархическим принципам, она, впрочем, этим чрезвычайно довольна, так как это подчеркивает ея позицію и подготовляет популярность. Она все боле и боле разворачивается, она высказывает столь удивительно отважныя идеи, которыя, исходя из другого рта, могли бы повлечь за собой каторжныя работы (см. в моей книг "Легенда о сепаратном мир" еще сужденія, высказанныя на засданіи прогрессивнаго блока).

Так или иначе первым ршеніем в сред думскаго комитета и новаго правительства было — остановить распубликованіе манифеста. В 5 час. утра Родзянко и Львов[261] вызвали к прямому проводу Рузскаго и Алексева[262]. Предсдатель Думы довольно ярко, чрезмрно даже сгущая краски (может быть, в цлях боле сильнаго воздйствія на главнокомандующих, а, может быть, в состояніи собственной растерянности), изобразил то, что происходило в ндрах новой правительственной власти.